Читаем Против течения полностью

У нас даже лица осунулись от ушибающего впечатления декларации этой ободранной девчонки. А она задумчиво спросила Сергея: «Ты как-то сказал, что когда видишь продолжение картины, ты останавливаешься. Почему? Я никогда не останавливаюсь. Если на овраге загорался огонёк, я доходила до него, во что бы то ни стало, и ряска бывала, как земля. Я чувствовала радость, когда шла до тех пор, пока не исчезала всякая закономерность…»

Она смотрела на меня и смеялась, как безумная. И мы, огорошенные услышанным, все вскочили и хохотали тоже. Это был дьявольский смех, от него щекотало даже в сердце, и мы никак не могли остановиться. Потом Сергей кинулся внутрь, и мы слышали, как он шумно, с треском рвал бумагу.

Когда стало темнеть, мы пошли на футбольное поле за луг. Марина прыгала рядом с нами и ловко била босой ногой по тяжёлому мячу.

Мы играли до самого конца заката. Голые по пояс, босые, вымазанные с ног до головы грязью ночного дождя, мы носились взад вперёд по зелёному квадрату земли, и на краю его качалось огромное алое солнце. Марина, взвизгивая, бросалась к мячу и неизменно выбивала его из наших неуклюжих городских ног. А потом я порезал правую пятку, набежав на целую россыпь бутылочных осколков. И вот что удивительно, бежавшая по этим же стёклам ко мне навстречу Марина пролетела по ним, как по мягкой траве. И уже лёжа на краю и наблюдая за ней, я заметил, что стёкла и камни не причиняют ей боли и не вредят. Она подбежала ко мне и, наклонив голову с прилипшими к щекам мокрыми волосами, потрогала мою порезанную ногу. Кровь вскоре перестала течь, а боль и вовсе прошла. И так закончился день.

На следующее утро я пришёл в клуб раньше раннего и нашёл Сергея на зашарканном, оплёванном полу, где он лежал, подстелив пиджак. Глаза тусклые, на шее вместо шарфа обрывок бархатной занавеси. Я встряхнул его воспоминанием о вчерашнем футболе, но вскоре мы замолчали надолго. В сущности, несмотря на нашу явную дружбу, я и он мучились, время от времени, в длительных провалах одиночества, и ничто не спасало нас от него. Даже вдвоём нам было трудно не сойти с ума, и каждый такой вечер был, словно кружка тяжёлого вина. А Венцель оказывался вдвойне один со своими вечным молчанием о себе и незаконченными аккордами.

Я всматривался в мутные лица друзей и вспоминал свою жизнь в городе. Я ёжился, когда луч набредал на лужу крови и ботинки, мелькнувшие на носилках. Не вынеся затяжного молчания, я вскакивал и предлагал делать что-нибудь и сейчас же. Так в конце концов после долгих раскачиваний и сомнений, мы организовали первый и последний концерт симфонической музыки.

Венцель съездил в областной городок и привёз квартет: двух скрипачей, виолончелистку и рассыпающуюся от древности старушку-пианистку.

Мы затащили на концерт и Марину. Народу послушать музыку пришло всё село, и в первых рядах сидели мы. После небольшой лекции Венцеля вышли музыканты, и видение чёрных фраков на фоне бревенчатых стен клуба на первых порах отвлекло меня от музыки и лица Марины.

Но потом я вгляделся в сцену и понял, что происходит. Четверо мумифицированных людей трагическими усилиями, гальванизируя свои отслужившие мускулы, родили мелодию. Молодую и сильную. Своими заскорузлыми от старости пальцами они словно ласкали тело юной девушки с лилейной кожей. Ясно я видел, как старческие пальцы оглаживали ей грудь и плечи… Это было настолько противоестественное зрелище, что содрогнувшись, я взглянул на Марину. Она сидела, съёжившись, не поднимая глаз, и я понял, что с ней то же самое. А незадолго до конца концерта она непостижимым для меня образом исчезла. Я, протиснувшись сквозь колени и взгляды сидящих, выбежал на улицу, и далеко, в густой синеве луга увидел белые пятна её мелькающих ног и рук. Я не догонял её, а с отчаянием думал, что ничего мы ей не доказали, что она права во всём, и, может быть, ей и не нужно объяснять, что таким людям, как мы, никогда не угнаться за своими желаниями, и исполнение их происходит самым неожиданным образом, что, мечтая о любви, всего лишь ласкаешь деревянное тело скрипки, что мечтая о женщине, продаёшь дубовые веники в центральных банях угрюмого города, и, когда проходит время и видишь на своих плечах поношенное старческое тело, понимаешь, что родился в чужом облике, и твои ангелы тебя так и не узнали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии