Против Сент-Бёва

Можно заметить, как на пути к «Против Сент-Бёва» писатель, сохраняя кажущуюся нелогичность при выборе тем, постепенно всё больше отклоняется от образца, которому он в той или иной степени подражал в своих ранних статьях, – стиля «импрессионистической критики», характерной для эссеистики Анатоля Франса и статей критика Жюля Леметра, одного из самых заметных претендентов на опустевшее место Сент-Бёва. В их очерках и рецензиях доминирует лирический, даже нарочито «любительский» тон, свободный от околонаучной серьезности. Неслучайно именно Франс поддержал молодого Пруста, подарив ему в качестве благословения предисловие к «Утехам и дням». Уже в этой книге Пруст предлагает свою версию критического импрессионизма в поэтическом цикле «Портреты художников и музыкантов»: стихотворения в нем строятся как серии свободных ассоциаций, вызванных Шопеном или Глюком, Ватто или Ван Дейком.

В «Против Сент-Бёва» и в более поздних статьях, не снижая внимания к нюансам читательских или зрительских впечатлений, писатель берет на себя более активную роль, балансируя в своем отношении к гениям прошлого между увлеченностью мастерами и солидарностью с собратьями. Выступить против влиятельного критика у Пруста означает также выступить в защиту неверно понятых авторов. По какому принципу он отбирает подзащитных? Герои основных, наиболее законченных текстов в «Против Сент-Бёва» – Нерваль, Бальзак, Бодлер – выстраиваются в непривычный ряд, пусть он и ближе к современному образу истории литературы, чем герои других статей. Составить по этому списку (как, впрочем, и вообще по темам эссеистики Пруста разного времени) точное представление о личных ориентирах писателя сложно. Отсутствие Жорж Санд и Теофиля Готье, оставленный на полях Шатобриан – свидетельства тому, что не каждого значимого для него автора Пруст готов сделать главным героем критического эссе. И наоборот, внимание к Жерару де Нервалю читателю «Поисков» покажется неожиданным: в романе о Нервале прямо напоминают лишь две отсылки.

В статьях мы можем вычленить основания и более глубокие, чем защита любимых авторов от нелюбимого критика. В Нервале, Бальзаке, Бодлере взгляд в духе Сент-Бёва видит угрозу целостности; все они по совершенно разным причинам кажутся агентами хаоса, недостойными академических почестей; им приписывают избыточность, беспорядок, отщепенчество. Пруста же привлекает неочевидная, странная связность в их произведениях. Из Нерваля он выбирает «Сильвию», историю трех ипостасей одной обреченной любви; у Бальзака он находит «тетралогию», внутренний цикл в «Человеческой комедии», позволяющий зарифмовать ее с трудом Вагнера (параллель эта встретится и в «Поисках»); Бодлер оказывается протеическим поэтом, в чьих строках распознаются все романтики, парнасцы и декаденты сразу. Пруст не то чтобы хочет собрать свою альтернативную Академию: он ищет в литературе прошлого опоры для своей главной книги, еще едва наметившейся, но уже стягивающей к себе абсолютно всё; ищет таких же, как он, собирателей тайных соответствий и нестройных перекличек.