Против Сент-Бёва

Почему именно в спор Пруста с СентБёвом вторгается стихия романного письма? Пруст инстинктивно ускользает от соблазна победить оппонента на его поле, то есть написать книгу от имени более совершенного, лучше информированного критика. Вместо этого Сент-Бёву противопоставлена серия персонажей, во главе которых сам рассказчик (мы уже угадываем романное расслоение ведущего голоса на собственно авторский и принадлежащий намеченному пунктиром герою). Манера читать, читательские предпочтения, излюбленное место и время для чтения – всё это мы узнаем о прообразах нескольких действующих лиц «Поисков» раньше, чем автор окончательно определится с их именами, семейными и любовными историями, мнениями и секретами. Так, все они читают бальзаковские романы, но каждый по-своему. Будущая Жильберта – поклонница Бальзака, у которой увлечение книгами приводит в действие мощный механизм фантазии, преображающий ее жизненное пространство. Будущий герцог Германтский – простодушный коллекционер книжной серии, которую он всю приписывает тому же Бальзаку, втягивая случайно в «Человеческую комедию» ряд каких-то далеких от нее романов в похожих обложках. Маркиза де Вильпаризи (в романе подруга бабушки рассказчика и живой анахронизм, осколок прошлого века) обретает свои первые черты, наоборот, в нелюбви к бальзаковским вольностям в отношении «реальности». В одной компании с ними на полях является и призрак Оскара Уайльда, оплакивающего Люсьена из «Блеска и нищеты куртизанок». В центре же этого пока еще маленького и фрагментарного сообщества – главный герой и его мама. Их привязанность и взаимопонимание предопределены общей библиотекой: без пауз и уточнений мать говорит с сыном репликами из классиков, сын с матерью – бодлеровскими строчками. Воображение Пруста породило эфемерную альтернативу «республике словесности» и другим утопиям интеллектуалов: мир, где все начитаны, все дышат книжными фразами и примеряют роли литературных героев, но из всех литературных институций какой-то вес имеет, кажется, лишь популярная газета Le Figaro, в которой рассказчик напечатал свою статью о Сент-Бёве.

Трагикомическое воспоминание о Уайльде, провидящем свою судьбу в бальзаковском герое, дает ценную подсказку. У Пруста подтверждение максимы «Жизнь подражает Искусству» не нуждается в декадентской экзотике. Ценность наивного, непрофессионального, нерафинированного взгляда на искусство автор «Поисков» подчеркивал не раз. Еще в «Утехах и днях» он выступает с апологией «плохой музыки»: подчас сентиментальная песенка трогает глубже, чем великая симфония, и молодому эстету, окруженному артистами и герцогинями, было жизненно важно об этом не забывать.

Слепота Сент-Бёва как читателя уничтожает всякую ценность его суждений, делает его слабее комического Германта и поклонников вульгарных мелодий: он закрыл для себя сокровенный мир читательского счастья; невозможно представить его в одной из любимых сцен Пруста, где мальчик на летних каникулах самозабвенно уходит с головой в роман. Но старший критик объективно превосходит неведомого ему младшего соперника в одном: Сент-Бёв регулярно писал и печатался. Пусть его стихам не была суждена долгая жизнь – даже эти стихи смотрятся куда более серьезным вкладом в литературу, чем ворох брошенных замыслов и неловких дебютов за плечами (уже почти сорокалетнего) Пруста – и тот охотно признаёт свою слабость. Как гениальному читателю начать, наконец, писать?

Объясняя все литературные явления при помощи фиксации читательских переживаний, Пруст в эссеистике распознает в себе единственный талант, в котором он никогда не сомневался. Он прекрасно умеет схватывать «мотив», «мелодию» чужого стиля. Он не только с легкостью воспроизводит в пастишах голос едва ли не любого прочитанного автора, но и находит десятки новых деталей в описании чтения как такового. В его метафорах просвечивают подступы к серьезной, опережающей свое время теории восприятия и понимания: читать – значит исполнять музыкальное произведение; чтение подобно переводу с незнакомого языка. Но Пруст хотел быть творцом, а не аналитиком.

В «Набросках предисловия» к задуманной книге статей автор, здесь особенно похожий на романного рассказчика, глядя из окна поезда, видит пейзаж из бальзаковской «Лилии долины». Вторичность своего видения, как и неспособность схватить в слове живое впечатление, он воспринимает как залог творческого поражения.