Просто люби жизнь

Если честно, я не могу поверить, что кто-то когда-то это сотворил. Или построил. Бетонный дом со зловещими круглыми окнами и странными прямоугольными конструкциями, тянущимися во всех направлениях. Три корпуса, соединенные между собой проходами, лестницами и странными угловатыми кусками. Когда я смотрю вверх, я вижу далеко вверху лицо, выглядывающее из стеклянного лестничного колодца, как будто в тюрьме.

Но потом я чувствую себя виноватой за свои критические мысли. Лондон – это кошмар, в котором сложно найти подходящий дом. Мэтт не виноват, что это все, что он смог найти.

– Ух ты, – говорю я. – Это… я имею в виду, недвижимость в Лондоне дорогая, я знаю, что это сложно, поэтому… – Я сочувственно улыбаюсь ему, и он сияет в ответ.

– Можешь мне не рассказывать. Мне повезло наскочить на это предложение на рынке. Пришлось отбиваться от трех претендентов.

Я чуть не падаю на улице. Еще три претендента?

– Отличный образчик брутализма[41] шестидесятых, – с энтузиазмом добавляет он, открывая главную входную дверь и ведя меня бетонным коридором.

– Ясно, – слабо отвечаю я. – Конечно! Брутализм.

Извините, но если вам интересно мое мнение, ни одно слово, содержащее корень «брутальный», не является хорошим словом.

Мы поднимаемся на четвертый этаж на лифте, который подходит для жестокого триллера, и Мэтт открывает черную входную дверь в атриум. Он выкрашен в матово-серый цвет, в нем установлен металлический журнальный столик, кожаная скамеечка для ног и прямо передо мной – барельеф, который заставляет меня подпрыгнуть от испуга.

Безглазое глиняное лицо тянет из стены длинную шею, как будто хочет закричать или съесть меня. Это самая гротескная, самая жуткая вещь, которую я когда-либо видела. В отвращении я отворачиваюсь – и вижу похожее произведение искусства на соседней стене, десять рук, которые тянутся ко мне, словно в кошмаре. Кто такое создает? Я наклоняюсь к Гарольду в поисках поддержки:

– Разве это не… здорово, Гарольд?

Но Гарольд с несчастным видом скулит под скульптурой лица, и я его не виню.

– Не бойся! – говорю я. – Это искусство.

Гарольд бросает на меня отчаянный взгляд, как бы говоря: «Куда ты меня привела?» – и я похлопываю его, успокаивая не столько его, сколько себя.

– Я возьму твое пальто? – спрашивает мужчина, и я протягиваю его, отчаянно пытаясь придумать, что бы сказать хорошего. Боковым зрением я замечаю еще одну скульптуру, которая, кажется, изображает ворона. Ладно, ворона я переживу. Я подхожу к нему, намереваясь сказать что-нибудь лестное, и замечаю, что во рту у ворона – человеческие зубы.

Я непроизвольно вскрикиваю и зажимаю рот рукой.

– Что? – Мэтт отрывается от процесса помещения наших пальто в шкаф, который настолько незаметен, что я его поначалу не увидела. – Ты в порядке?

– Да! – Я пытаюсь собраться с мыслями. – Я просто… отреагировала на произведение искусства. Ух ты! Это действительно… Это принадлежит тебе?

Меня охватывает внезапная надежда, что все эти скульптуры принадлежат его соседу по квартире, но лицо Мэтта светлеет.

– Ага. Это все Арло Халсан, – говорит он так, как будто я знаю это имя. – Я никогда по-настоящему не увлекался искусством, но увидел его работы в галерее и подумал: «Я понимаю этого художника». Он меня поразил. У меня в спальне есть еще одна вещь, – с энтузиазмом добавляет он. – Лысый волк.

Лысый волк? Лысый волк будет наблюдать, как мы занимаемся сексом?

– Отлично! – говорю я сдавленным голосом. – Лысый волк! Потрясающе!

Мэтт закрывает шкаф и открывает другую дверцу, которую я тоже не заметила, потому что здесь все однородное, гладкое и монохромное.

– Иди познакомься с ребятами, – говорит он, приглашая меня войти.

Первое, что я замечаю, – это то, насколько велико пространство. Во-вторых, все вокруг черное или серое. Бетонный пол, черные стены, металлические жалюзи. Зона отдыха с черными кожаными диванами, три письменных стола с множеством компьютеров. С потолка свисает боксерская груша, которую лупит стоящий к нам спиной коренастый парень в шортах.

На одном из кожаных диванов сидит парень в джинсах и массивных кроссовках. Он в наушниках и сосредоточенно играет в компьютерную игру. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на экран – и, черт возьми, он огромный.

– Ава, Нихал – Нихал, Ава, – представляет нас Мэтт, и Нихал коротко поднимает руку.

– Привет, – произносит он и одаривает меня милой улыбкой, а затем снова возвращается к стрельбе на экране.

– А это Тофер, – говорит Мэтт, указывая на лупящего по груше парня. – ТОФЕР!

Тофер перестает бить и поворачивается к нам лицом, и я внутренне вздрагиваю. Нихал – тощий и с виду довольно невзрачный, а вот Тофер привлекает внимание. Крепко сложенный, с лицом, которое…

Хорошо. Я не люблю употреблять слово «уродливый». Но он уродлив. Абсолютно уродлив. Глубоко сидящие глаза. Массивные темные брови. Скверная кожа. И все же он неотразим. Он излучает индивидуальность даже сейчас, весь потный в своих спортивных шортах.

– Привет, – говорит он хриплым голосом и показывает руками в перчатках на свои уши. – Наушники.