Просто люби жизнь

И это правда. Мы совместимы. За исключением пары мелких деталей, таких как японский панк. Но это делает нас совместимыми на 99,9 процента, и я округляю.

На кухне приятно булькает тажин[36], и когда я поднимаю крышку, воздух наполняется восхитительными пряными ароматами.

– Ух ты, – одобрительно говорит вошедший Мэтт. – Выглядит фантастически.

– Спасибо! – лучезарно улыбаюсь я.

– Рама на задней двери начала крошиться, – добавляет он, пиная ее. – Может быть, сухая гниль. И стекло выглядит не слишком надежным. Ты знала?

– О, так было всегда. – Я улыбаюсь. – Всё в порядке.

– Разве это не угроза безопасности? – продолжает наседать он. – Ты должна попросить кого-нибудь взглянуть на нее. Или заменить на двойное остекление.

Двойное остекление? Заменить мою причудливую оригинальную дверь на двойное остекление?

– Не волнуйся, – смеюсь. – Здесь мы действительно в безопасности. – Я несколько раз помешиваю тажин, а затем добавляю: – Не передашь мне хариссу?[37]

– Хариссу? – Мужчина морщит лоб, как будто не понимает вопроса.

– Пасту хариссу, – уточняю я.

Может быть, он использует для этого какое-то другое слово. Настоящее ливанское слово. Хотя разве «харисса» – не ливанское слово?

– Пасту хариссу? – тупо повторяет Мэтт, и я поворачиваюсь, чувствуя себя тоже сбитой с толку.

– Харисса, – говорю я, протягивая руку за маленькой баночкой. – Острая паста. Оттоленги[38].

– Что такое Оттоленги? – интересуется Мэтт, и я едва не роняю на пол ложку. Что такое Оттоленги? Я смотрю на него, пытаясь понять, шутит ли он, но понимаю, что не шутит.

– Повар, – тихо говорю я. – Довольно знаменитый. Действительно знаменитый. Пожалуй, невероятно, невероятно знаменитый.

Я жду, когда в глазах Мэтта забрезжит свет, и он воскликнет: «Ах, Оттоленги!» Но этого не происходит.

– Хм. – Он кивает, наблюдая, как я помешиваю хариссу. – Ну… а из чего рагу?

– Гм… гм… – Я пытаюсь забыть тот факт, что он никогда не слышал об Оттоленги, и сосредотачиваюсь на блюде. – Фасоль адуки[39], лук, сладкий картофель…

– Круто, – кивает Мэтт, а затем добавляет: – А какое мясо?

– Мясо? – Я поворачиваюсь на каблуках и озадаченно смотрю на него. Он не шутит. О боже мой. Мой желудок проваливается до самых пяток. Как он может… мясо?

– Курица? – уточняет мужчина, вглядываясь в тажин.

– Я вегетарианка! – говорю я резче, чем хотела. – Я думала, ты понял! Думала… – Я сглатываю. – Думала, ты вегетарианец.

– Я? – Он, кажется, потрясен. – Вегетарианец?

– Монастырь был вегетарианским, – напоминаю я, пытаясь сдержать волнение. – Я видела, что ты ел вегетарианскую еду.

– Ну да, – кривится он. – Я подумал, что это всего на неделю. Выживу. Но, если честно, прошлым вечером я буквально вцепился в гамбургер.

На мгновение я лишаюсь дара речи.

– Хорошо, – наконец говорю я. – Правильно. Хорошо. Я вегетарианка. Вот так. Это… Вот так.

Я в волнении помешиваю содержимое тажина, у меня пылает лицо. Как он может не быть вегетарианцем? Я почти чувствую, что он одурачил меня. Он обманул меня.

Это не конец света, в отчаянии говорю я себе. Это просто… О боже. А все было так идеально.

– Но у тебя на плите варится кость, – говорит Мэтт, озадаченно указывая на плиту. – Это же не по-вегетариански?

Я снова сосредотачиваюсь на плите. О, точно. Вот почему он так смутился. На самом деле это довольно забавно. Я уже так привыкла к еде Гарольда, что почти забыла о ней.

– Это для Гарольда, – объясняю я. – Он придерживается специальной собачьей органической диеты. Я знаю, что некоторые собаки вегетарианцы, но я ходила к консультанту, и оказалось, что у Гарольда довольно специфические диетические потребности.

Я жду, что мужчина начнет расспрашивать о специфических диетических потребностях Гарольда, но вместо этого он с интересом заглядывает в кастрюлю.

– Это что, говядина?

– Это баранья кость, – объясняю я. – Я собиралась сварить бульон, чтобы приготовить ему еду на неделю.

– Ух ты. – Мэтт, кажется, зациклился на жирной булькающей жидкости. – Выглядит неплохо. Действительно здорово. Можно попробовать?

Ни с того ни с сего я чувствую внезапную вспышку раздражения и, прежде чем успеваю себя остановить, огрызаюсь:

– Хочешь сказать, собачья еда выглядит лучше, чем то, что я готовлю для тебя?

Запоздало я добавляю легкий смешок – но Мэтт уже поднял голову.

– Господи! Что? Конечно, нет. Нет! – Его глаза настороженно изучают мое лицо, и он, кажется, осознает свою ошибку. – Это выглядит потрясающе, – подчеркивает он, указывая на тажин. – Я просто… Нет, не важно. Я помогу накрыть на стол? – добавляет он, поспешно переводя разговор на другую тему.

Я показываю Мэтту, где лежат столовые приборы, и пока он собирает ножи и вилки, я делаю несколько глубоких вдохов. Затем я спрашиваю самым непринужденным тоном, на который только способна:

– Кстати, Мэтт… как ты думаешь, ты мог бы стать вегетарианцем?