Прошлым летом

— Ай-яй-яй! Вона! Это что же выходит? А? Весь народ в поле, даже которые инвалиды, один человек сидит на печи — дед Ларион! Ай-яй-яй! Ты бы хоть сказался, когда шел…

— Я сам не знал, — говорю я.

— Глядишь, и я за тобой, — волнуется дед. — Может, тоже помог бы: сварил кашу, отбил косу, еще чего…

— Кашу на всех варили поварихи, дедушка, — говорит Вася.

— А я чем не повариха? — спорит дед. — Вон как пожарил картошки! Аль плохо?

— Сухая! — поддразниваю я.

— А то не моя вина, — возражает Ларион, — вы б еще пришли на рассвете!

Я ложусь спать. Приятно после работы лечь и потянуться, закинув руку за голову! И, уже засыпая, слышать, как за открытым окном однотонно стрекочут кузнечики и вдруг смолкают, чтобы начать еще громче; чувствовать влажное, холодное дыхание поля.

Трактор

На рассвете прошел небольшой дождь, и сразу воздух наполнился запахами. Свежо и влажно пахнет березкой, далеко разлился запах сосновой смолы, трава в низинках отдает сыроватой прелью, а на возвышенности — сеном. За одну ночь цветов стало больше. Желтые блестящие лютики рассыпались в тени около болотца. Не то птицы поют громче, не то их стало слышнее в этом горячем, налитом запахами воздухе. Кукуют сразу две кукушки. То одна повторяет, как внятное эхо, то кукованье сливается и становится гулким, то перебивают друг друга, и тогда не похоже на кукование: будто неумело передразнивают птиц.

Мы с Анютой сидим на ступенях крыльца и беседуем.

— Вот беда! Что теперь делать? — Анюта расстроена.

— Ничего не сделаете, — мрачно говорю я.

— Так надеялись, так надеялись! — говорит Анюта, и в голосе слышны слезы. — Думали, что вот авось поправим… После немцев, знаете, что осталось: в ночное нечего гонять, полтора коня. Надеялись на трактор, так надеялись!.. И надо же было ему, дураку, обожраться грибов!

— Поправится.

— Так когда еще поправится! Уже хлеба зреют. Начали строить мост, хотели трактором привезти бревна… Главное, что никто не понимает в моторе, один Гришка.

— Попросили бы помочь в МТС.

— И говорить не к чему! — возражает Анюта. — У них работников — как на руке пальцев: все тут. Наш трактор, оставленный румынами, что ли, МТС не захотела взять: «Куда, говорит, это барахло?» Думали — своими силами…

— Не вечно ж он будет лежать в постели. Встанет.

— Когда еще встанет!

Я молчу.

— Такой дурак беспардонный! — в отчаянии говорит Анюта.

— Очень нужен трактор? — мрачно спрашиваю я.

— Я же говорю — позарез!

— Ну, ладно. Только я ничего не обещаю, Анюта.

Анюта в недоумении глядит на меня.

— Попробую. Но здесь нужны хорошие руки. Будете помогать?

— Да я… я с радостью! — восклицает Анюта. — Вы разве умеете?

— Не знаю. Прежде умел.

Анюта сияет, она смотрит на меня с благоговением.

— Обождите минутку! — говорю я и ухожу в свою каморку.

Вещей у меня не много, но приходится раскидать все — так бывает, когда ищешь. Потом кричу:

— Зайдите в избу, Анюта!

Когда она входит, подаю свои новые брюки, синие.

— Наденьте.

— Вот еще! — вспыхивает Анюта. — Стану я надевать мужские брюки!

Я начинаю сердиться:

— А вы знаете, как приходится возиться с машиной? Вы думаете, будет время поправлять юбку?

— Все равно не надену! — упрямо отвечает Анюта. — Выдумали! Да меня засмеют…

— Тогда ничего не выйдет, — холодно говорю я и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Дмитрий Петрович! — тихо говорит Анюта. — Дайте…

Она хочет натянуть брюки поверх всего, что надето.

— Да снимите вы юбку!

— Хотя бы отворотились! — гневно кричит Анюта. — Уставился!

Я ухожу в каморку. Меня разбирает смех. За перегородкой возится Анюта. Через минуту слышу ее голос:

— Ну вот!

Анюта стоит пунцовая, даже уши порозовели. На ней мои новые синие брюки. Смотрит с вызовом и злостью…

— Подверните брюки, а то наступите… Вот так. Пошли!

Я выхожу первым.

Дни стоят грозовые, но гроза проходит стороной. Все притихло. Изредка прощебечет птица, ей ответит другая. Но все это робко, вполголоса, как будто пробуя. Деревья и травы оцепенели. Иногда чуть шевельнется ветка куста, и тогда потянет мокрым оттуда, с левой стороны горизонта, где громыхает и все закрыто синей пеленой ливня.

По шоссе проехал грузовик. Запахло пылью.

У сарая, где стоит трактор, встречается председатель колхоза. У него такое лицо, словно он вытянул губы, чтобы поцеловаться или свистнуть, потом губы обросли щетинистыми усиками и бородкой.

— Ты что это вырядилась? — председатель удивленно глядит на Анюту.

— Где у вас трактор? — прерываю я.

— Да вот, в сарайчике, — с готовностью отзывается председатель. — Ты разве знаешь мотор?

По старой привычке фронтовиков он всем говорит «ты».

— Как свои пять… Анюта поможет.

Председатель ведет нас в сарай.

— Большую помощь сделаешь колхозу.

Он говорит с уважением и робко, — вероятно, боится, что передумаю.

Старенький, слабосильный трактор, устройство простое. В конце концов, здесь почти все уже сделал этот, который обожрался грибами, Григорий, что ли… Остались пустяки.

— Темно, — говорю я. — Придется выкатить из сарая.

Председатель и Анюта с готовностью берутся за трактор.

— Тише, Анюта, — говорю я, — порвете новые брюки.