Просчёт финикийцев

Ихаб, устраиваясь поспать перед ночной сменой, сказал, что если у нас в верховном командовании сидят идиоты, то только потому что сами мы идиоты, и другого не заслуживаем. Хорошо, что есть разведка, там все умные, и знают, что делать. Ну, как правило, знают. И не будут они слушать всяких вроде Ройтмана, с его музыкой, шифрами и прочей паранойей.

Царфати доковырял свое имя и начал выписывать ругательства. «Так и с ума сойти можно», — подумал он. А разведка, ну что разведка? В этой войне она лажанула больше всех. Обещали отутюжить террористов с воздуха — в результате зашли с танками и пехотой. Собирались зачистить гадюшник за два месяца, а торчим здесь уже год.

Ходили слухи, что прошлым летом в Ашрафийе накрыли ячейку информаторов. Какие-то местные Джеймсы Бонды, ведущие двойную игру, перехватывали сообщения и заменяли их бессмысленной ерундой. Каждый, кто смотрел шпионское кино, знает: лучший способ спрятать информацию — смешать ее с мусором и ложью.

Произошло это на четвертый день после начала наступления, когда наши двумя фронтами двигались на северо-восток, к трассе, соединяющей Бейрут и Дамаск, с целью вернуть сирийскую армию на родину, а сочувствующих ей террористов — в заботливые руки Аллаха. Разведданных не хватало, летчикам ВВС запретили летать над подконтрольными сирийцам территориями. Те без устали пускали ракеты, и командование решило, что лучше сидеть без аэрофотосъемки, чем потерять «Фантом».

Так или иначе, если сведения о расположении сил у перекрестка Султан-Якуб и поступили в генштаб, то либо слишком поздно, либо никто не воспринял их всерьез. В результате батальон попал в засаду и вызволить его удалось только чудом, большой кровью и тяжелой артиллерией.

Уже тогда стало ясно, что никуда сирийская армия не вернется, а вполне себе останется в Ливане на добрых два десятка лет. Вот вам и разведка, вот и победа в кармане, мать ее так и эдак.

Ночью Ройтман ворочался и нес буйный бред. Что связь утеряна, что мы остались одни. Что возможно, про нас вообще забыли. Или мы здесь затем, чтобы принять послание. Не из генштаба, а откуда-то свыше. Чтобы что-то в этой жизни наконец понять, с чем-то разобраться.

Через сутки на долину спустилась пришедшая из далеких пустынь пыльная духота, из-за которой Царфати не мог заснуть. Под утро казалось, будто и он слышит гул голосов, доносящийся с вершины холма, но рассказывать об этом кому-либо Царфати постеснялся.

В магнитофоне сели батарейки. Ихаб кидал камни в железный столб и громко матерился по-арабски. Возможно, когда-нибудь археологи будущего прочтут имя рядового Ярона Царфати из роты «бет», нацарапанное на бетонных плитах, и примут его за тайнопись исчезнувших цивилизаций.

— Вокруг одна ложь, — бубнил Ройтман сквозь сон, — ложь и мусор. И все мы плаваем в них, как в первичном бульоне, черпаем из них силы, чтобы воспроизводить новую ложь, и новый мусор, и так до окончания веков.

Утром пришли гражданские. Бабы в платках, черных платьях, в пыльных резиновых шлепанцах на босу ногу. Несколько чумазых детей. Авнери приказал ни с кем не разговаривать и не покидать позиций. Царфати на всякий случай снял автомат с предохранителя. Раз началась движуха, может произойти что угодно.

— Что они говорят? — спросил Авнери.

Ихаб прислушался.

— Проклятия какие-то, заговоры. Место, говорят, здесь нехорошее, нам лучше уйти.

Как будто был в округе хоть один человек, который считал иначе.

— Говорят, те развалины наверху погубили не одну жизнь, — добавил Ихаб.

Авнери кивнул. Все остались на своих местах.

И тогда из-за кустов на соседнем холме послышался характерный свист минометного снаряда.

Если бы лет тридцать спустя у Царфати спросили, сколько длился тот обстрел, он не смог бы ответить. Некоторые события проще затолкать в немые архивы памяти, и никогда не снимать с дальней полки. Крики раненых, отчаянные попытки выйти на связь, брызги крови, куски бетона, песок, бабский тапок, упавший в придорожные колючки. Не запомнил он, как выжил, как добрался до своих, как очнулся в полевом госпитале в Тире, как грохотали лопасти вертолета на пути в Хайфу.

С ним осталась навеки лишь одна картина, скорее всего ложная, потому что нечего было делать рядовому роты «бет» на развалинах финикийского святилища, да и не мог он туда добраться с осколком в правой ноге. Но всё же тридцать лет спустя он вспомнит, как ступал меж каменных колонн, устремленных в сумеречное небо. Как в конце анфилады, в скрытой от взоров смертных зале горел яркий огонь. У алтаря ждала его Астарта, богиня плодородия и войны, жизни и смерти, единиц и нулей. Истинное порождение этой проклятой земли, обреченной на вечные невзгоды. Гневная и прекрасная, она затмевала божественной красотой всех грудастых итальянских певиц.

Глава 17

Квартал Ашрафийе, восточный Бейрут

Май 1982