Пророки

Широко раскрытые глаза Самуэля вдруг засветились, как фонари. А тело окутало оранжевое сияние, ярко-алое по краям. Сначала он испуганно хватал ртом воздух, потом вдруг захрипел. И вспыхнул так ярко, что стало светло, как днем. Исайя отшатнулся и рухнул на землю, словно что-то толкнуло его в грудь. Из черной ночи на него глядели лица — много-много лиц. И часть из них была его собственными лицами.

Свет разгорался все ярче и ярче, и вдруг Самуэль крикнул:

— КАЙОДЕ!

Имя закружилось в воздухе, зазвенело эхом и промчалось мимо Исайи, оставив длинный ожог у него на груди. Он схватился за метку рукой, осмотрел ее, снова поднял глаза на Самуэля и потянулся к нему. Попытался шагнуть вперед, но тут же наткнулся на нечто невидимое, оттолкнувшее его прочь. Гул все нарастал, доносился со всех сторон. Будто голоса… Сколько их? Пять? Шесть? Нет! Больше! Полный круг. Он слышит их. Вот они — давят, отпихивают, гонят его прочь, прочь. Но ведь там Самуэль. Исайя снова попытался подобраться к нему. Почти достал. Их дрожащие пальцы вот-вот должны были соприкоснуться. Но нет, слишком поздно.

В воздухе затрепетал последний звук, и Самуэль вдруг рассыпался на тысячу светлячков. Или искр? Исайя не понял толком, так и стоял на коленях с трясущейся головой, весь дрожа, разинув рот и почти ничего не видя из-за яркого света.

Крошечные светящиеся точки, некогда бывшие Самуэлем, а может, и до сих пор им остававшиеся, кружась и мерцая, стали подниматься в ночное небо, не жалея о том, кого бросают на земле.

— Нет! — вскрикнул Исайя.

И попытался поймать хоть горстку, но они унеслись слишком высоко и вскоре растворились в темноте. Исайя замер. Ничком упал на землю. Медленно перекатился на спину. Закрыл глаза. Вдруг показалось, что с неба на него льется ласковый дождик, дрожит росой на кончиках пальцев. Снова открыв глаза, он сказал себе: «Я дурак». Дыхание его стало выравниваться, и постепенно он успокоился.

Но ведь он прикасался к лицу Самуэля, значит, это был не сон? Он ощущал его дыхание, влагу на коже, смотрел ему в глаза и видел в них девственную землю. Это ведь было по-настоящему. Верно? Исайя глянул себе на грудь. Отметина никуда не исчезла. И все же люди ведь не превращаются в светлячков? Он видел глаза на дне реки, видел в свете пламени собственное лицо. Выходит, он мертв? Мертв, как и Самуэль?

Сердце Исайи разлетелось на куски. И чем больше рассыпалось кругом осколков, тем сложнее ему становилось двигаться. Встать он уже не мог, да и не хотел. Уж лучше сидеть здесь и ждать, когда за ним явится Пол. Пускай наказывает за побег как хочет, он все примет. Захочет содрать с него кожу и натянуть на себя — что ж, так тому и быть. Исайя с места не сдвинется, так и будет сидеть здесь, всхлипывая и уткнувшись лицом в ладони.

И вдруг кто-то шепотом позвал его по имени.

Исайя огляделся и увидел чуть севернее крошечную оранжевую искорку.

— Ты здесь?

Он вскочил и бросился к ней, не останавливаясь, не оглядываясь. Может, это последний осколок Самуэля задержался, чтобы увести его за собой? Исайя, задыхаясь, бежал вперед, пытаясь дотянуться руками до огонька. Тот уводил его все дальше и дальше в лес. Исайя споткнулся о кривой корень, упал, снова вскочил на ноги и прислонился к стволу пекана, плоды на котором еще не поспели. А огонек, будто крошечная мерцающая звездочка, все так же реял впереди и шепотом окликал его. И снова Исайя рванулся к нему, позволяя увлечь себя за собой и увести к истокам.

Он перепрыгивал с одной кочки на другую — кажется, земля здесь когда-то выгорела и еще не до конца восстановилась. Впрочем, в темноте определить было трудно. Несколько раз он падал, царапал ноги об острые камни, но каждый раз поднимался и продолжал бежать вперед, пока наконец отметина на груди не запылала огнем, умоляя его передохнуть. В кромешной тьме Исайя упал на локти и колени. Оглянулся назад, и вдруг ему показалось, что мир захлопнулся у него за спиной и обратной дороги нет. Осталась только парившая в воздухе искорка света, последний осколок Самуэля, в котором теплился рассвет.

Из темноты донесся какой-то звук — не то рычание, не то шипение. Исайе вдруг подумалось: как обидно будет, если его убьет пума или медянка. Ведь он выжил в лапах куда более опасных хищников, и рубцы на спине тому доказательство. К тому же кое-что и так успело вонзить в него свои зубы — одиночество. Нет больше Самуэля. Нет Мэгги. Нет Эсси. Нет Сары. Нет Пуа. Нет Тетушки Би. Ужас какой! Ему бы сейчас даже Амос сгодился, тем более что где-то он все еще прятал настоящее имя Исайи.