Пророки

Какая же страшная штука одиночество. Настигает, когда не ждешь, поначалу покалывает, а потом больно жжет, вот прямо как отметина у Исайи на груди. Ожог все расползался, делаясь похожим на пальцы, готовые в любой момент сжаться в кулак или сомкнуться вокруг горла. Исайя понимал, что со временем ему будет становиться только больнее. И что боль эта теперь навсегда останется с ним, живым или мертвым. Такова уж участь мягких людей — страдать от всего на свете, кроме тишины, потому что с губ их постоянно срываются рыдания. Наверное, Самуэль был прав, когда честил последними словами сердце, не способное защитить себя от трещин. Как жаль.

Теперь оставалось только ждать. И последние минуты Исайя решил посвятить памяти Самуэля, попытавшись все же стать камнем. Ему недолго осталось. Нужно только получить благословение, хотя тут и нет никого, кто мог бы его благословить. Он встретит ее лицом к лицу, так же как наверняка встретил Самуэль — с открытыми глазами. Черневшая впереди тьма определенно двигалась. Извивалась и билась, словно черное как ночь существо с семью щупальцами, в которых были зажаты посохи. До Исайи донеслись голоса, больше похожие на грохот камней. Выбора нет. Он потянулся сквозь влажный воздух, и что-то коснулось его дрожащих пальцев. Исайя отшатнулся, но затем, в наступившей тишине, снова вытянул руку. Он не знал, что это, но на ощупь оно было гладкое, шелковистое, знакомое. И Исайя нырнул в него, погружая руки все глубже и глубже.

— Это ты, Самуэль?

И вдруг что-то приласкало его. Не просто приласкало — кольцами обвилось вокруг руки и потянуло за собой. И тогда Исайя выкрикнул слово, которое раньше никак не мог произнести.

И, к его удивлению, тьма отозвалась и закричала в ответ.

Новый Завет

Теперь вам известно, кто мы.

А значит, отныне вы знаете, кто вы сами.

Мы семеро, и мы не снимаем с себя вины.

А значит, и вы не должны, даже если и считаете себя неповинными.

Слушайте!

Внемлите!

Мы взываем к свидетелю!

Ау!

Мы рассказываем вам только то, что знаем сами.

Вы должны быть готовы выступить вперед, когда руки распахнутся вам навстречу.

Как, по-вашему, почему мы на этой поляне, а не на той, другой?

Мы слышали, как вы пели:

«Господь, приди к нам!»

Но это не ваша песня.

Вот почему вы пытаетесь сделать дом раем, а не тем местом, где пустит корни жизнь.

Да, именно так.

Дом — не нечто застывшее.

Не насекомое, застрявшее в янтаре.

Но и не мягкая глина, из которой можно слепить что угодно.

Он больше вас.

Понимаете?

Дом — это колыбель всех возможностей, вы же пытаетесь разрушить его ограничениями.

Здесь тоже есть горы.

Не отводите взгляд.

Не такими вас создавали.

Вы не уважаете тружеников.

Бросаете камни в стражей врат.

Губите души, настолько великие, что не помещаются в теле.

Называете дикарскими собственные обычаи.

Вы забыли о круге.

Вас вырвали из далеких родных земель и превратили…

Впрочем, это не совсем правда.

Вы и сами приложили к этому руку.

Стали так похожи на своих захватчиков, что больше не можете спокойно смотреть любимым в глаза.

Раскол — вот отметина, которую вы оставляете друг на друге.

Что ж, попробуем собрать вас вместе. Подходите же!

У земли, где вы сейчас живете, когда-то было имя.

Они нашли его и развесили по деревьям.

Кто-то должен назвать эту землю ее настоящим именем.

О, простота!

Как просто и славно.

Внемлите нам!

Есть движущаяся тьма.

Начало и конец всего сущего.

Извечная, она так притягательна, что даже свет подчиняется ей.

Это покрытые маслом руки, что стирают морщины с лиц, распахиваются навстречу и ждут рассвета.

Это космос, раскачивающийся на кончиках кос, дети, танцующие тысячу ночей подряд, старейшины в синих одеждах, которые вступают в новые воды, чтобы сбросить старую кожу.

Тем, кого не видят.

Тем, кого не слышат.

Тем, кто плывет между ярким светом и смутной тенью.

Глубокой ночью.

В святых пещерах.

В то мгновение, когда любовники впервые касаются лиц друг друга.

И волны разбиваются о берег.

Ведь это тоже язык.

Дети наши, знайте, что вот он, самый страшный секрет:

Это не вы закованы в цепи.

Запомните это, только так вы сможете заговорить.

Но памяти недостаточно.

Мы цельные.

Мы заключаем в себе все.

Не отводите взгляд.

Вот ребенок, бредущий по незнакомому лесу.

Вы нанесли ему рану, и зарубцуется ли она, никто не знает.

Возможно, от нее и следа не останется.

А возможно, она разболится у вас, ведь вещи нередко возвращаются к рукам, сотворившим их.

Что до остальных, они здесь, с нами. Как всегда, охраняют врата и радуются, что частичка их до сих пор у вас.

Хотите почувствовать?

Закройте глаза.

Видите?

Страдание не топорщится иглами.

Оно не ухабистое, не плоское.

Даже не острое.

Оно круглое, как глаз, и гладкое, словно кожа.

Отлично помещается на языке и срывается с губ зрячим камнем.

Не трогайте его, пусть лежит, где лежит.

Не волнуйтесь.

Бедра будут покачиваться.

Головы кружиться.

Руки махать.

Кровати трястись.

И, кровиночки наши, будет так хорошо, насколько может быть хорошо.

С прямой спиной войдете вы в дом своих матерей!

Вы дрожите.

Не стыдитесь.

Дрожите, сколько вздумается, только не засыпайте.

И. Не. Отводите. Взгляд!

Вот он, голос увядающей тьмы.