Пророки

Вскинув обе руки в воздух, Мэгги завела свою последнюю речь:

— Смотрите! Если мы выстроимся в один ряд, он растянется по всей этой проклятой земле.

Многие, услышав ее, оборачивались и подбирались ближе. Некоторые плакали.

— Встаньте в круг. Нам нужен круг, чтобы концы сошлись. Змея. Змея, пожирающая собственный хвост. Разве это не превыше всего? Какая разница, видели вас или нет? Главное, что вы здесь! — Она постаралась заглянуть в глаза каждому. — Вы и сами все видели. Трогали собственными руками. Как же вы позволили крошечному океану вас разделить? Неужто вам не стыдно? — Мэгги улыбнулась, заметив, как на лицах проступает понимание. И произнесла последнее слово: — Мудрость!

Что же им делать, когда прибудет кавалерия?

Только одно — драться!

Драться до последней капли крови!

Исайя

«Будь камнем. Пожалуйста, будь камнем».

Вот что камни говорят перышкам и пушинкам одуванчиков, которые парят, где им вздумается, а потом медленно опускаются на луг и пускают корни. Хотят, чтобы мягкое стало твердым — ради его же блага, ради его же собственного блага. И совсем не думают о путешественнике, босиком бредущем по земле, на которой не осталось мягкости, ни одного шелковистого клочка. А именно мягкостью Исайе хотелось быть для Самуэля.

Но дело-то не в путешественниках. Хорошо, конечно, когда есть где дать отдых натруженным ногам, но каково при этом приходится этому мягкому?

«Я знаю, знаю. Но ведь не могу я стать тем, чем не являюсь».

Что ж, будь тогда полем, где горюют васильки и горделиво задирают головки черноглазые сюзанны. Исайя сложил оружие задолго до того, как добрался до реки. Впереди лежал ад, которого боялись тубабы, правда, таилось в нем и некое обещание, как в кончике языка Самуэля, касавшемся его подрагивающего от нетерпения соска. Нечто такое, от чего голова запрокидывается, а лицо обращается к небу. Нечто, что раскрывается постепенно, подобно нежному цветку, радостно разворачивающему лепестки навстречу росе. Нечто, заставляющее реки жаждать покоя и спешить в гавань. Да. Именно так.

Всякий раз, как они оставались наедине, Исайя трещал не умолкая. Самуэль постоянно спрашивал его, отчего он так много говорит. Неужто нельзя им побыть в тишине хоть минутку? «Когда мы спим, все тихо, — возражал Исайя. — А когда на ногах, я хочу знать наверняка, что ты меня услышал. Всем нутром услышал». Самуэль отворачивался. Он понимал, но принять такое не мог. Неуловимый. Все равно что пытаться схватить желаемое и постоянно натыкаться на камень.

Но Исайя не мог стать камнем. Тем более сейчас — не то еще канешь на дно реки.

«Тогда я буду камнем для тебя».

Но как Самуэлю переплыть реку с таким грузом? Он и сам-то едва не сдался. Никому никогда не узнать, как близок он был к тому, чтобы отступиться от всего, даже от самого себя, в обмен на толику нежности.

— За что они нас ненавидят?

— Ответ прямо у тебя перед носом, Зай. Потому что им так велел Амос. А Амосу приказал масса.

На косые взгляды и шепотки за спиной можно было не обращать внимания. Но разлука? Вот что толкнуло Исайю в ночные воды, где прятаться могло что угодно. Нет, камнем стать ему никак нельзя, ему сейчас не на дно надо опускаться, а плыть. Даже имени у него нет, ведь Исайей нарекли его те, кто не имел на это права. Это оскорбительное прозвище он носил на себе, как чужие обноски. И каждый раз, когда кто-то к нему обращался — неважно, с добром или злом, он откликался на обидную кличку. И в самом деле — почти окаменел.

Все это, каждый мельчайший кусочек, он взвалил себе на спину и нырнул в черную реку, не зная, что ждет его в этой бездне. Болтали, что его народ боится воды и не может плавать. Не раз он слышал рассказы о предках, что бросались в море, лишь бы не мучиться тут, на берегу, и мгновенно тонули. Кто знает, может, все они и верно были сделаны из камня? И только он решит, что справится и переплывет, как тут же пойдет на дно?

Набрав в грудь побольше воздуха, Исайя погрузился под воду. Та омыла его, запузырилась, глуша все звуки. Глаза он крепко зажмурил. Потом открыл, но никакой разницы не было. Все равно вокруг царила чернота. Может, это и к лучшему.

Забив ногами, он рванулся вперед. И еще, и еще. Ноги, руки, вдох, выдох. Казалось, вода вовсе не желала его нести, напротив, выталкивала с той же силой, какую поначалу у него отобрала. Самуэль сказал, что на том берегу они будут в безопасности. Но Исайя не был в этом уверен. Говорят ему одно, сердцем он чувствует другое, как разобраться, чему верить? На что положиться, какие знаки принять за истину? Ведь у него и матери с отцом нет. Те могли бы поправить его, сказать, что сами такую ошибку уже совершили и точно знают: все капканы сомкнулись, теперь той дорогой можно идти спокойно. Но что-то глубоко внутри шепнуло ему: «Там будет лучше, чем здесь». Потому он и нырнул, и плывет теперь под водой, словно подо всем миром, гадая, выберется ли когда-нибудь на поверхность.