Н. Рыжков вспоминал, что алкогольная кампания не только создала огромную дыру в бюджете, но самое главное – «партия потеряла доверие народа, исчезло доверие к власти» [10]. И это снова характеристика ценностная, пришедшая с виртуального уровня. Он также подчеркивает, что одновременно с водкой исчезли и продукты, поскольку поезда с продовольствием останавливали на подъездах к городам. Ельцин также вдруг остановил 16 из 18 имеющихся табачных фабрик, в результате чего возникло отсутствие сигарет. Как видим, конструируется мегасобытие в рамках всех трех пространств – физического, информационного и виртуального.
Аналогично сконструированным мегасобытием можно считать и так называемый августовский путч. А. Лукьянов, кстати, подтверждает, что он свободно говорил с «узником Фороса» Горбачевым [11]. Так что никакой блокады его не было. Психологически путч как мегасобытие сыграл в результате в противоположном направлении, укрепив, а не разрушив желание населения покинуть СССР. Вероятно, так и было задумано, поскольку считается, что через В. Крючкова путчем руководили с двух противоположных сторон.
Отвечая на вопрос «почему не арестовали Ельцина», Лукьянов говорит: «У них не было такой цели. Власть же берут не только силой…». А про танки в Москве сказал: «Эти танки не стреляли. Чепуха по сравнению с тем, что потом устроил Ельцин. В отличие от Ельцина, они не расстреливали из танков собственный парламент».
Вариантом движения в подобном же направлении мегасобытия являются символические переименования. Они могут быть ориентированными позитивно или негативно. Сталина можно назвать «отцом народов» и «палачом народов».
Существенные значимые люди и объекты подпадают под эти процессы. Например, в процессе ваучеризации в период перестройки в головы населения был внедрен символический аналог ваучера. Как пишет А. Доронин [12]: «Существуют методики по созданию и продвижению в массовое сознание специального информационного повода, отвлекающего внимание от действительно стоящей (или компрометирующей) информации. На оперативном жаргоне это называется «отвлечение внимания на негодный объект». В частности, самым известным примером применения этой методики является «историческая» фраза Чубайса о том, что рыночная стоимость «ваучера» – две автомашины «Волга», т. е. для массового сознания чековая приватизация должна была ассоциироваться с приличной по тем временам суммой на каждое рабоче-крестьянское «рыло». Что было дальше? Где они – две «Волги»? Имена владельцев заводов, газет, пароходов, я думаю, вам хорошо известны».
В качестве негативного переименования можно назвать пример работы Ф. Лунца, поллстера республиканской партии времен Дж. Буша (см. о нем [13]). Чтобы не допустить позитивного голосования по проекту закона демократов о налоге на наследство, он на основании изучения реагирования в фокус-группах предложил назвать его «налогом на смерть» [14]. И когда все республиканцы в один голос стали называть его именно так, демократам не удалось провести свой закон. Это пример негативной символизации, как и использование «фашистов», «карателей» или «хунты» в недавней пропагандистской войне.
Если государственная пропаганда как пропаганда стабилизации часто работает с долговременными стратегиями, то протестная пропаганда как пропаганда дестабилизации в первую очередь ориентирована на текущие события и кратковременные стратегии. Именно по этой причине для пропаганды дестабилизации так важны текущие негативные события, потому что их не успевает адекватно интерпретировать государство.
Интерпретируя текущее, пропаганда дестабилизации часто может опережать государственную пропаганду стабилизации, так как государство нередко действует бюрократически, долго не принимая нужных решений. Так большевики своими агитаторами и пропагандистами с помощью устных выступлений перед народом смогли победить долговременные стратегии царского режима. Кстати, Геббельс тоже отдавал предпочтение именно выступлениям, говоря, что Иисус Христос не писал книг, а выступал. Это была интерпретация текущей реальности, которая более близка населению.
Последним типом мегасобытий, формирующих реальность, в том числе с опорой на пропаганду, можно считать выведение из массовых травм, поскольку они мешают нормальному развитию индивидуального и массового сознания. Человек включает механизмы своей психологической защиты, пытаясь таким образом не обращать внимание на то, что привело бы его к травме.
Александр и Маргарет Митчерлих в своей книге «Неспособность к скорби» (см. о них [16–17]) цитируют Фрейда, который говорил, что невроз – это не столько отрицание реальности, сколько нежелание узнать что-нибудь о ней [18]. Книга вышла в 1967 г., став «настольной» для студенческих протестов в Германии в 1968-м, так как в ней речь шла о немецком табу: коллективном подавлении вины за нацизм. Исследователи также попытались вывести выдвигаемые в книге идеи из собственной биографии А. Митчерлиха [19].