Пропаганда 2.0

Девятый. Наличие на телеэкране ограниченного числа спикеров, которых зовут все телеканалы, также выдает специально организованную информационную кампанию.

Десятый. Язык ненависти никогда не может быть языком объективного изложения фактов. Поэтому использование негатива, особенно по отношению к целой стране, этнической группе, сразу должно сигнализировать о пропагандистских целях.

Современными исследователями ненависть трактуется как экстремальные негативные чувства и представления к группе или конкретным представителям группы [4]. Ненависть проявляется в языке и действиях.

Проанализировав «Майн кампф», К. Берк отнес к искусству лидера создание из разнообразных врагов врага одного типа [5–6]. Еще он отмечает у Гитлера такие особенности: достоинство по праву рождения (арийская раса), символическое возрожение, географическую материализацию (Мюнхен), объединенный голос, создание козлов отпущения, коммерческое использование (убирая евреев, возродим арийскую экономику). Берк замечает: «Эффективность гитлеризма – это эффективность единого голоса, проводимого через тотальную организацию».

Все это достаточно тонкие наблюдения над нацистской пропагандой. Причем многие из этих пунктов выстроены так, чтобы потребитель информации ощутил «выгодность» для себя, если он примет подобную точку зрения.

Исследователи языка ненависти на коммерческом радио выделили следующие четыре типа искажений [7]:

– фальшивые факты;

– неадекватная аргументация (например, сюда попало неправильное представление позиции оппонента);

– разделяющий язык («мы против них»);

– дегуманизирующие метафоры (например, вызывающие понятие врага, криминала, коррупции зла и т. п.).

Пропаганда 2.0 прячет свои «корни» очень глубоко, поэтому доказательство ее манипулятивного характера затруднено. Еще сложнее обстоит дело и в том случае, когда идет бесконечное ее повторение. Политические психологи считают, что в этом случае нельзя ее просто опровергать, все это уже введено в массовое сознание намертво, можно только выстраивать рядом альтернативную версию [8].

Есть тесты, обучающие журналистов распознавать язык ненависти, чтобы не позволять его распространения. В одном из таких тестов пять пунктов [9]:

– статус говорящего: когда языком ненависти говорят непубличные люди, это может быть проигнорировано;

– распространенность речи: частная беседа не может принести такого вреда, как распространение языка ненависти в медиамейнстриме;

– цели речи: кто может стать жертвами такой речи;

– содержание и форма речи: журналист должен спросить себя, не является ли эта речь опасной;

– экономическая, социальная и политическая обстановка: если она напряженная, то следует избегать усиления напряженности, можно упомянуть о речи, но без прямых цитат из нее.

Сюда можно добавить еще один фактор: один сегмент населения может быть сдержан, а другой может взорваться от такого языка ненависти. К примеру, Н. Сноу отмечает, что США, думая, что говорят с арабской улицей, на самом деле держат перед собой англоязычный сегмент арабского населения [10]. Такое «отклонение» свойственно всем: от пропагандистов и рекламистов до спичрайтеров. Все это происходит, когда они ориентируются на свою аудиторию. Настоящая же аудитория всегда будет другой.

Язык ненависти в целом не является манипулятивным языком. Он ничего не скрывает, а атакует своего оппонента, часто делая это напрямую. И в этом его серьезная опасность, поскольку он включает эмоциональные реакции максимальной мощности. А они всегда автоматичны со стороны аудитории, поэтому хорошо прогнозируемы создателями таких кампаний.

Пропаганда всегда будет «раздражать» потребителя, поскольку а) ее производит государство, а население всегда относится с подозрением к коммуникациям такого рода, б) пропаганда борется с альтернативностью, ее надо принимать целиком, в) пропаганда, особенно в ситуациях конфликта, начинает удерживать мир в терминах «мы» или «они», что соответствует самой важной реакции «свой-чужой», которая встроена в человека с самых давних времен.

Пропаганда задает координаты нашего мира. Она всеми силами пытается удержать нужную модель этого мира. Именно это объясняет то, что у немцев, например, психологическая война именовалась войной мировоззрений (см., например, книгу К. Симпсона [11]).

Достаточно сложный и продуманный характер нацистской пропаганды вообще мало изучен (см. изложение некоторых принципов в книге Р. Марлина [12, с. 120–121]). Немцы активно, к примеру, занимались слухами, фиксируя их продвижение по стране. Кстати, слухами занимались и англичане, которые имели тоже достачно разработанные пропагандистские правила во время Второй мировой войны и потом в период войны холодной [13].