Пропаганда 2.0

Троллизация. Важной особенностью данного типа конфликта становится то, что наряду с телевидением на первые позиции выдвинулся Интернет. Старая газетная пропаганда полностью ушла на дно под напором телевидения и Интернета. Интернет дает возможность не просто быстрого реагирования, а именно в той точке, которая требует коррекции.

Тролли стали существенной чертой формирования информационного пространства в Интернете (см. о действиях российских [18–26] и украинских [27–28] троллей). Но это другая сторона цензуры. Если цензура не пропускает сообщения, противоречащие доминирующим, то тролли пытаются, наоборот, усилить сообщение, чтобы заглушить альтернативную точку зрения.

Кстати, особенно сильна с точки зрения троллинга израильская армия [29–32]. Хотя и здесь возникают сложности, связанные с тем, что троллинг является индивидуальным креативным процессом, автоматизм здесь сразу бросается в глаза, о чем пишут и в случае столь же массового использования российских троллей. В Израиле слово «интерпретация» даже введено в название этой программы, то есть она нацелена не на изменение фактов, а на изменение интерпретаций.

Однако троллинг позволяет вводить то, что невозможно в публичной сфере. Именно по этой причине блоги и держатся на плаву. С ними пытаются бороться, но пока единственным эффективным методом борьбы остается не юридический, а коммуникативный – в создании большего числа своих собственных интерпретаций.

Если мы все время говорили до этого момента об инструментарии, в который облекается контент, то отдельной темой может быть и создание (выбор) контента для описания данной ситуации, с которого мы начинали наше рассмотрение. Итак, поскольку контент в пропаганде на самом деле является тоже формой, фреймом, кусочком картины мира, по которой либо восстанавливается вся картина мира, либо удерживается, либо продиктовывается, то это важнейшая составляющая того, что на нас влияет.

Россия избрала точкой отсчета то, что могло вызвать лучшую реакцию аудитории – старые смыслы. Эти смыслы, к тому же, являются отпочкованием от главного мифологического события – победы в войне. Отсюда последовали новые концептуализации – «фашисты», «неофашисты», «бандеровцы». Мы говорим о новых концептуализациях, поскольку под старые понятия были подведены совершенно новые объекты. Как, кстати, и используемое понятие «хунта» по отношению к украинской власти, так как «хунта» в норме – это «военные, захватившие власть». В случае Украины военных в составе власти вообще не было, за исключением, конечно, министра обороны.

Ради объективности следует признать, что в ряде случаев Украина также пошла по пути заимствования слов из лексикона Второй мировой войны. Это, например, «оккупированные территории», «оккупация». «Боевики» и «террористы» – это уже из другой мифологии – из травмы 11 сентября. То есть каким бы новым ни было событие, оно все равно будет описываться при помощи старых понятий, в данном случае травматических понятий, активирующих прошлую травму. И поскольку пропаганда порождает эмоционально насыщенный текст, то эти понятия будут из травматических событий прошлого.

В чем плюс таких нечетких обозначений? Эти слова позволяют оправдывать любые действия, даже противоположные, в зависимости от желания пропагандиста. С одной стороны, вводить экономическую блокаду в одном случае, с другой – не разрывать отношений и не закрывать предприятий в другом.

В первый период информационного конфликта, как и всегда в пропаганде, применялись противоположные оценки сходных объектов, но расположенных по разным сторонам конфликта:

отражающие незаконность украинской власти («нелегитимная власть», «самопровозглашенные руководители», «хунта»);

отражающие «законность» выступающих против нее протестующих («народный мэр», «народный губернатор», «народный референдум»).

Если в норме слова описывают действительность, то перед нами слова, трансформирующие действительность, слова-трансформеры. Под другим углом зрения о высказываниях, которые не описывают действительность, а сами являются неопускаемым элементом действительности, писала в свое время лингвистическая прагматика (Остин, Серль и другие).

Понимание новой пропаганды, или пропаганды 2.0, возникло из работ Э. Бернейса (книга 1925 г. «Пропаганда» [33]), который в конечном итоге свое новое понимание пропаганды переименовал в паблик рилейшнз, и работ Эллюля с его разграничением традиционной (политической, вертикальной) и нетрадиционной (социологической, горизонтальной) пропаганды [34].

А. Эделстайн выстраивает свое понимание пропаганды и не-пропаганды по многим параметрам, включая такое разграничение, как эмоциональная – рациональная [35]. При этом он справедливо отказывается от идеи, что пропаганда является порождением лживых сообщений. Это правдивые сообщения, по его мнению, но которые служат большой лжи на другом уровне.