Пропаганда 2.0

В своем интервью Браун говорит [2]: «Я трактую неолиберализм как господствующий тип рациональности, сквозь призму которой все вещи «экономизируются», и довольно характерным образом: люди рассматриваются исключительно как участники рынка, любая сфера деятельности трактуется как рынок, а любая структурная единица (публичная или частная, будь то человек, какая-либо деятельность или государство) определяется как коммерческое предприятие. Важно отметить, что это не просто растущая меркантилизация и монетизация – это то самое старое доброе марксистское описание капиталистической трансформации повседневной жизни. Неолиберализм истолковывает в рыночных терминах даже те сферы, которые не связаны с умножением богатства, – такие как образование, знакомства, обучение, – подчиняя их рыночной системе мер и управляя ими с помощью рыночных техник и методов. Прежде всего это означает, что люди рассматриваются как человеческий капитал, который должен постоянно следить за своей нынешней и будущей стоимостью».

И еще: «Стоит только узаконить экономическую интерпретацию понятий и элементов демократии, и тут же культура, общество и народный суверенитет потеряют смысл. На рынке блага являются результатом индивидуальной деятельности, а не распределения согласно законам и политическим доводам. А там, где правят только частные капиталы и рыночные отношения, народу, демосу, места нет».

Браун рассуждала об этом и в интервью 2006 г., говоря, что либерализм монополизировал понимание демократии [3]. Она считает, что надо понять демократию вне ее либерально-демократической формы. Свою критику либерализма она делает, отталкиваясь от лекций Фуко о биополитике [4].

Именно поэтому планирование и продвижение изменений будет весьма проблематичным, поскольку каждый раз нет единой точки отсчета. Примером этого является многолетняя эпопея по созданию общественных институтов. Гражданское общество при этом существует только на гранты.

Система потребления создала соответствующую потребительскую литературу и информацию. Если раньше литература или информация сочетали развлекательность с чем-то высоким, то сегодня развлекательность превалирует, а высокое стало факультативным элементом. Оно может быть, но чаще его нет. Запрет идеологии привел к исчезновению вообще всего, что не связано с коммерческим успехом. В то же время Америка продолжает выпускать не только высоко коммерческое, но и высоко патриотическое кино, правда, все равно пытаясь их соединить.

Украина и Россия серьезно заняты решением проблем прошлого, а не настоящего. Голове, повернутой в прошлое, не хватает энергии на настоящее. В результате возникают внутренние информационные или смысловые войны, которые могут при необходимости раздуваться искусственно.

Странным образом все существенные трансформации социосистем истории ХХ века для советского и постсоветского пространств связаны с введением новых матриц прошлого. В 1917 году пересмотрели то, что было до этого. Потом Сталин делал историю сталинской, запрещая появление и истории бывших соратников типа Троцкого или Бухарина. Хрущев изменил историю на антисталинскую. Перестройка – на антисталинскую и антиленинскую. Украина отрицает вообще весь советский период. То есть история стала наименее стабильным фундаментом, на котором трудно строить что-то постоянное.

Эти изменения истории становятся возможными лишь при интенсивной помощи информационного и виртуального пространств. СМИ, образование, наука порождают доказательства единственно правильной новой матрицы знаний. Но поскольку они делают это не менее чем пятый раз за один исторический период, каждый раз меняя не только систему героев, но и врагов, то это ведет к соответствующей травме массового сознания.

После перестройки вообще должен был появиться посттравматический синдром, чтобы лечиться смыслами, сконструированными именно для этого случая. Вместо этого происходит полный переход на новую матрицу с новыми героями. Диссидентство или самиздат вместо маргинальной позиции становятся центральными для описания жизни советской системы. Это касается как информационных, так и виртуальных потоков, к последним относятся кино и литература.

Это смысловые внутренние войны, которые не останавливаются ни на минуту. Более того, квазиисторический взгляд на эпоху, например сталинскую, закрепляется благодаря тому, что она становится фоном для порождений массовой культуры. Нашими знаниями становится теперь то, что мы увидели в кино. Особенно это касается принятия решений, поскольку именно кино фиксирует эмоциональное отношение к тому или иному явлению.