Пропаганда 2.0

Все это приводит к тому, что сегодня можно говорить не о завтрашнем возможном состоянии, потому что перспективы изменений в этом временном пространстве не просматриваются, а о состоянии через десять лет, каким оно должно быть и что для этого можно и нужно сделать. Столь отдаленное планирование свидетельствует о необходимости смотреть одновременно на параллельные процессы, поскольку они одинаково отражают это функционирование. И ближайшим вариантом циркуляции информации становится циркуляция знаний.

В этих процессах одинаковы механизмы генерации информации и знаний, их циркуляция и содержание единой модели мира. Все это довольно похоже, поскольку современное образование еще и служит пропагандой, которая строит и содержит модель мира. То есть пропагандистские функции СМИ были перераспределены. Сегодня более удачно стратегически пропаганду выстраивает образование, а тактические акценты остались за СМИ.

Можно назвать и новые функции СМИ, которые, кстати, объясняют феномен трансформации новостей, который мы видим на наших экранах, когда основными новостями (которые реально стоят первыми) имеем аварии, пожары или заваленные крыши и дома. Негативные события стали новостями номер один.

Смерть и различные ужасы на экранах можно объяснить двумя подходами. Один – это американская теория менеджмента террором. Люди, получая информацию о смерти, меняют свои реакции на простые и примитивные. Например, они любят своего лидера, собираются вокруг него. Именно началом войны в Ираке американские психологи объясняют избрание Буша президентом. Другое следствие – это усиление предрассудков против чужой этничности. Правда, на Западе (Париж или Лондон) бунтуют именно иммигранты, создавая ощущение приближения конца христианской цивилизации.

Поэтому здесь может помочь другой подход – это теория торговли страхом Глеба Павловского. Поскольку государство постепенно утратило свои патерналистские функции обеспечения нормального развития образования, медицины или науки и вообще все другие свои социальные функции типа пенсионного обеспечения, то оно начинает насыщать нашу жизнь страхами, чтобы доказать свою нужность. Именно государство способно защитить нас от этих страхов, которые оно виртуально порождает.

Постсоветское пространство характеризуется не тем, что в нем произошла демократическая революция, а тем, что в нем произошла потребительская революция. Именно она больше всего трансформировала мозг и поведение человека, особенно молодого. Это разные цели и разные интересы. Недостаточность демократии компенсируется обилием потребления.

Потребительское общество делает комфортным его высокий уровень предсказуемости. Почти все, что связано с массами, предсказуемо, например, массовая культура, о чем много писал Умберто Эко, раскрывая роль читателя/зрителя в создании этого типа культуры.

Юрий Лотман вписывал непредсказуемость в особенности художественного текста [5]. Его теория последовательных процессов автоматизации и деавтоматизация художественного текста построена на взглядах российских формалистов двадцатых годов. Советское политическое пространство с этой точки зрения было предсказуемым. Именно поэтому и возникло понятие «застоя». И именно поэтому фантасты братья Стругацкие были интересными для советских читателей, ибо они вносили соответствующую меру непредсказуемости в фиксированное в своем развитии общество. Заторможенное массовое сознание могло ускорять себя в виртуальном мире. То есть чем сильнее тормозился реальный мир в период «застоя», тем большая скорость требовалась от мира виртуального. Скорость виртуальная и скорость реальная вступали в противоречие. Однажды это противоречие удалось потушить за счет хрущевской «оттепели», когда литература и искусство выступили заменителем реальной жизни. И это принципиально отличается от соцреализма, который выполнял роль «витрины», а не жизни.

Можно увидеть в этой литературе интересное отличие от довоенного советского кино, которое было заменителем жизни для всех. Произведения «оттепели» интересовали только один сегмент общества – интеллигенцию. И она постепенно получала то, что хотела, отрезая от общего «застоя» собственные куски. Власти пошли на это, создавая модель выпуска пара. Это были Высоцкий или Окуджава, театр Любимова, а затем театр Захарова. Позже именно благодаря таким «островам» перестройка охватила все общество. К сожалению, архитекторы перестройки были не архитекторами, а только каменщиками, которые не имели никакого приличного плана. Поэтому, кроме назойливого, почти магического повторения «перестройке нет альтернативы», они ничего не смогли сделать.

Разрушенное полностью тогда оказалось таким, которое требует ремонта. Е. Островский предложил понятие ультраструктуры для объединения нематериального мира как аналог инфраструктур мира материального [6]. Сегодняшние постсоветские страны живут в условиях отсутствия объединяющих собственную страну смыслов. В. Осипов также подчеркивает, что философия должна быть передовой ветвью общественного производства [7].