Пронзающие небо

Оказывается, он поднялся уже под самую черную дымку. Алеша не видел больше Чунга, который стоял где-то в темени, под основанием каменного щупальца.

Потому Алеша и крикнул:

— Где ты? Я тебя не вижу!

Чунг тут же отозвался:

— Я тут — вижу тебя только очень плохо — ты, словно маленькая точечка на вершине этого камня! Посмотри виден ли с такой высоты выход из каменного лабиринта?

Но сначала Алеша посмотрел назад, на море забвенья. Оно предсталось ему таким же как и с берега: черным недвижимым зеркалом, лежащим под такой же недвижимой черной мутью, до которой Алеша теперь рукой мог подать. Чернота эта пугала Алешу, была она совершенно непроглядной, плотной; напряженно выжидающей. Алеша мог только радоваться, что его восхождение вовремя остановил предостерегающий возглас Чунга, иначе, он канул бы в этой тьме…

Сначала Алеша посмотрел направо — черный берег терялся где-то в сумраке, Алеша повернул голову налево и увидел точно такую же картину…

Раздался нетерпеливый голос Чунга:

— Ну что там видно?

Алеша досадливо зашумел ноздрями:

— Лезть то надо было по боковому склону! А так ничего не видно! Ну ладно сейчас…

Алеша начал осторожно передвигаться по склону холодного каменного щупальца налево. Один раз он чуть не полетел вниз — нога соскочила с тонкого выступа и он остался висеть на одной руке. Рука стала уже соскальзывать, но он отчаянно замахал ногами ища опору… и нашел ее в тот миг, когда уставшая рука готова уже была сорваться… Некоторое время он висел недвижимо, пытаясь унять дрожь в уставших руках, но от черного камня к которому он прижался исходил холод, который продирался через его одежку и леденил тело, еще немного и руки его наверное совсем бы отнялись…

Алеша сморщился от напряжения и сделал следующий шаг…

Снизу его подбадривал Чунг:

— Алеча совсем немного осталось! Сейчас будет такой здоровый выступ — даже я его вижу!

И, действительно, вскоре Алеша ступил на большой выступ — целую площадку торчащую из бока каменного щупальца. От стены он, правда, не отходил — поверхность была совершенно гладкой и с некоторым уклоном вниз так что ноги его скользили к краю за которым тридцать метров холодного воздуха и острые каменные пики.

Но вот юноша обогнул уступ и…

— Ну что там?! — кричал в нетерпении Чунг. — Алеча отвечай что ты там видишь?!

А Алеша стоял пораженный…

То щупальце, на которое он забрался было одним из самых высоких среди всех остальных: каменные изгибы под ним тянулись причудливым лабиринтом. Ничто не радовало глаз в этом хаотичном нагромождении холодного камня; не было ничего от простой гармонии природы — только бессчетные режущие глаз острые грани — словно бы это клинки и копья собранные со всего мира, торчали из мертвого камня и разрывали безжизненный воздух…

Но дальше, дальше уносился взор — острогранный лабиринт не был бескрайним, видно было, что вдалеке черные пики опадают и там за ними чувствовались огромные, огромные просторы — там разливался едва заметный, но такой диковинный, притягивающий и согревающий золотистый свет. Он был совсем слаб, словно бы там в воздухе повисли редкие золотые крапинки… Но эти крапинки волшебного света разгоняли тьму — тьма их боялась, и видно было, что черный купол этого мира постепенно подымается все выше и выше — на многие вёрсты. Там на огромном расстоянии от Алеши, высились исполинские врата, похожие по размерам на гору. И хоть они были закрыты, именно сквозь их створки и пролетали редкие капельки теплого света.

О, как Алеше захотелось тогда, чтоб за его спиной выросли крылья, как в его потерянных снах, тогда бы он мог лишь взмахнуть ими, взмыть в воздух и оставить позади и холод и черноту и море забвенья! Только Чунга он взял бы с собой — жаль было оставлять его одного средь этих черных камней.

Вновь раздался голос Чунга:

— Ну что же там? Рассказывай!

Алеша хотел было ответить да не успел — прямо перед его лицом появилось призрачное облачко из которого высунулась рука матери и стремительно вытащила его со скользкой площадки на теплую печку…

ГЛАВА 3 "НА СЕВЕР!"

Когда говорили про домик Старца Дубрава, то имели в виду, причудливо изогнутый, давно уже вросший в землю ствол некоего древа. И никто даже и сказать не мог, что это за древо — могучий ствол обильно был покрыт мхом, и изливал душистый, свежий, и вместе с тем загадочный аромат, который никто не мог определить, и если уж спрашивали, на что он похож, то говорили: на глубины лесные, в час закатный, когда всё дышит теплом уходящего дня, но уже залегла в глубоких тенях некая тайна…