Пролог

еще за всю историю Мира, да, что там Мира, Зории, была такая неудержимая

фантазия и неуемная гордыня. Но сегодня все счета должны быть закрыты и все

обещания выполнены. Хрон поерзал немного в кресле, устраиваясь, вытянул

жилистую шею, с выступающим далеко вперед углом кадыка:

- Друг мой, я пришел известить тебя, что ты теперь мой. Полностью. И твое мирское

воплощение тоже мое. Будешь ты в нем находиться, пока мне будет угодно и

выгодно. Твоя гордыня у меня начала вызывать зависть. А зависть-то – грех великий,

как вещает ваша любимая Семерка! А я же не могу грешить!– расхохотался

темнобородый.

Магистр, не проронивший до этого ни словечка, приподнял кустистые седые брови,

желая что-то возразить. Но гость не дал и рта открыть, замахав руками:

- Знаю, да знаю, все, что ты мне можешь возразить и что предложить. Не первый

день мы с тобой знакомы, – тут черное веко опустилось и поднялось, Хрон шутил,

он подмигнул. От этого подмигивания мурашки пробежались от макушки до пяток. –

Ты пока останешься на своем посту – тут ты мне полезнее, а вот чуть позже,

пригодишься в другом месте. И не благодари, я знал, что тебе понравится. Ибо чую

я, недолго Зории вашей осталось, таких как ты, стало много, а она детка хрупкая, не

выдержит вас, пожалуй.

Протянул руку за кубком, не глядя. Магистр вскочил, путаясь в полах ночной

сорочки, налил вина из оставленного слугами кувшина, подал гостю. Хрон отведал

из кубка, смакуя:

98

Е.П.Булучевская Книга 1. Мир Меняющие.

-Недурно, недурно ты устроился. Но, увы. Твое время истекло. Для начала мы будем

тебя казнить, ушки твои – теперь мои, - схватил Магистра за руку и…

И тут же оказался Магистр в рубище преступника на площади, в руках у

палача. Тот самый друг-палач, который вчера так раболепно склонялся и угодливо

улыбался сквозь вырезы алой маски. А сейчас, подручные держат связанного узника,

начиная сдирать с него жалкое рубище, что надето на изуродованное пытками тело.

Разноголосая толпа вопит, пищит, орет, кто во что горазд:

- Не тяни, палач! Пусти родимому кровушку!! Так его! Убей! Убей! Убей!

Мальчишки, шныряющие в толпе, свистят и подвывают от возбуждения, кидая в

осужденного камни. Бывший Магистр пытается что-то прохрипеть сорванным от

боли голосом – все тело болит, саднит спина, руки, кажется, переломаны. Когда

успели – вот же секунду назад с Хроном беседу вел. А тут – сиренево-багровый

рассвет, все небо затянуто мрачными тучами, порывы ветра сносят птиц в вышине и

бросают их на шпиль храма, возле которого разжигают костры, как следует по

обычаю – когда казнь идет. Поднятая ветром темно-красная пыль, зависая в воздухе,

создает какой-то странный эффект нереальности происходящего. И сезон не тот!

Сезон ветров уже был! Но вот орудия казни готовы. Палач, все в том же алом

капюшоне, заляпанном багровыми пятнами, разминает пальцы перед началом своей

работы. Подходит к узнику, просит у того прощения, как заведено у всех палачей,

чтобы не взять на себя грехи казнимого. Потом делает знак подручным, которые

привязывают узника, все еще не верящего, к колесу со специальными желобками.

Колесо от многочисленного применения все покрыто ржаво-черными пятнами. Тучи

все теснее закрывают последний в жизни казнимого рассвет. Вот уже узник на

колесе, палач берет тяжелую металлическую палицу – поговаривают, что она отлита

из того же металла, что и часы на астрономовых Башнях – и хронилища

гостеприимно распахивают свои врата перед умирающим в страшных муках.

Кипящая, горячая боль вспыхивает в каждой переломанной конечности. С

приглушенным хэканьем палач замахивается и бьет палицей по костям, таким

хрупким. Все тело пылает, и нет спасения от этого пламени. Весь переломанный,

залитый слезами, рвотой, кровью, воняющий собственными испражнениями, узник

еще жив. Палач проверяет веревки, крепко ли привязаны, и поворачивает колесо так,

99

Е.П.Булучевская Книга 1. Мир Меняющие.

что умирающий не видит ничего, кроме темнеющего неба и понимает, что даже

последний рассвет увидеть не удастся. Крупные холодные капли падают на

окровавленное тело. Толпа орет:

- Смерть ему! Уши обрежь! – в едином порыве, даже холодный дождь не может

охладить их пыл и лишить зрелища. Казнимый в последней полубессознательной

попытке шепчет что-то окровавленными губами, шамкая навеки беззубым теперь

ртом. Палач подходит послушать и начинает оглушительно хохотать в ответ.

Подручные, с затаенным интересом разглядывая своего начальника, спросить

побаиваются. А палач с усмешкой кричит на всю площадь:

- Он говорит, что он – Магистр!

Толпа подхватывает смех, вся площадь корчится от такой смешной шутки. Бывший

Магистр, а теперь вновь мужчина по имени Торнвальд, уже перестает ощущать что-

либо. Он смеется, смеется вместе со всеми страшным хриплым смехом. От этого