Прокурор

«Здравствуй, Маша! — читал Юрий Александрович. — С чего это ты вдруг вспомнила обо мне? Когда я в сорок седьмом — сорок восьмом годах валялся по больницам, почему-то никто из родных не побеспокоился. А ведь я тогда, можно сказать, чудом с того света выбрался. Когда наш плот налетел на камни и нас с Олесем смыло волной, меня выбросило на берег, и я потерял сознание. Хорошо, подобрал меня участливый человек, дотащил до поселка. Руки-ноги у меня были обморожены. Ко всему прочему заболел менингитом, то есть воспалением мозга. Теперь совсем не могу переносить холода. До сих пор мучают головные боли и с памятью неважно. Пишу я тебе потому, что обидно. Чужие люди заботились обо мне, а родные даже не удосужились узнать, жив я или нет. Я знаю, в то время всем приходилось туго, но что пережил я, не пожелаю никому. Когда вышел из больницы, прямо с голоду помирал. Но свет не без добрых людей, не дали помереть. Ну да ладно. Не хотелось ворошить прошлое, но твое письмо заставило. Осуждать тебя не берусь. Наверно, правильно говорят: своя рубашка ближе к телу. Однако после всего, что я испытал, поддерживать какие-то отношения с теми, кто бросил меня в трудную минуту, не могу. Надеюсь, что поймешь меня правильно. Герман».

Коршунов вернул письмо старушке.

— Господи! — сказала она. — Если бы я знала, в какой он больнице! Хоть на край света пошла бы. — Старушка покачала головой. — Подумать только, как может болезнь перевернуть человека! Всегда был такой нежный, ласковый, душевный. Любил меня, как родную сестру. И вдруг так ожесточился…

…О том, почему с Боржанским произошла разительная перемена, и зашел прежде всего разговор у Гранской, когда Коршунов вернулся в Зорянск.

— Мария Максимовна — единственная родственница, оставшаяся в живых! удивлялся старший лейтенант. — Даже не захотел разобраться…

— Видно, сильно обиделся, — сказала Инга Казимировна. — Или болезнь подействовала. А потом, Юрий Александрович, не всякий выдерживает испытание медными трубами.

— Вы имеете в виду славу?

— Вот именно, — кивнула Гранская. — В газетах хвалят, в президиум сажают…

— Вполне может быть, — согласился инспектор. — Но у меня есть кое-какие сомнения. К примеру, почему Урбанович не признала Боржанского по фотографии? Теперешнего.

— Ну, это объяснить не так трудно. Когда она видела его в последний раз?

— Тридцать пять лет назад.

— Я недавно встретила сокурсника, с которым не виделась лет пятнадцать. И не узнала. Всегда стройный, шевелюра — ни одна расческа не брала. А теперь живот свисает через ремень, тройной подбородок и волос осталось, как говорится, на одну драку. И это за каких-нибудь пятнадцать лет! А тут — тридцать пять. Только когда видишь человека каждый день, кажется, что он все тот же…

Видимо, доводы Гранской не очень-то убедили старшего лейтенанта, потому что он продолжал:

— А как же витилиго? Вы ведь видели Боржанского?

— Мельком.

— И никаких пятен на лице или на руках не заметили?

— Вроде бы нет…

— Вот именно, — многозначительно произнес Коршунов. — Я еще удивился: с такой болезнью надо беречься от солнца, а он живет на юге, любитель загара. Я специально поинтересовался у его участкового врача насчет витилиго. Тот говорит: никаких признаков.

— Может, вылечился, — высказала предположение Инга Казимировна.

— Да не вылечивается витилиго! — воскликнул инспектор. — Разве что произошло чудо!

— Возможно, ему-то как раз и повезло. Одному на десять тысяч!

Коршунов с сомнением покачал головой.

— Хорошо, Инга Казимировна, — сказал он, — еще одно. Почему Боржанский за столько лет ни разу не побывал в родных краях?.. Любого тянет туда, где прошло детство. К старости — тем паче. Помните нашего прежнего начальника милиции? Большую часть жизни прожил в Зорянске, а как только вышел на пенсию, уехал в свой аул. Оставил такую квартиру, друзей… Может, у Боржанского не обида на родных и земляков, а что-то другое?

— А где для этого другого более веские объяснения? — спросила следователь и как бы себе самой ответила: — Нет их у нас пока… Я тоже обо всем этом думала, но… — Гранская развела руками. — Теперь, Юрий Александрович, об истории на квартире Марчуков, — перешла она на другое. Как вы считаете, зачем Анегину понадобились те подсвечники?

— Ума не приложу, — сознался старший лейтенант. — Загадка… Марчук переплачивает матери Зубцова за них втридорога… Его жену из-за них избивают… Ясно одно: эти подсвечники представляют для них какую-то ценность.

— Какую именно — вот в чем вопрос! Может быть, заводская этикетка на тридцать девять рублей — камуфляж?

Инспектор пожал плечами.

— И как они очутились в гараже у Марчуков? — продолжала Гранская. Выходит, Марчук был в Южноморске после того, как сбежал от нас?

— А кто может поручиться, что это не другие подсвечники? — в свою очередь, спросил Коршунов.

— Тоже верно, — согласилась Инга Казимировна. — Возможно, и не те, что я видела у Марчука в «дипломате»… Возня вокруг них очень интересует Авдеева…

— Авдеева? — удивился Коршунов. — Из облпрокуратуры, что ли?