Прокурор

Сложен и труден был путь сюда, в украинский город, в поисках родственницы Боржанского. Юрию Александровичу прямо не верилось, что перед ним, наконец, двоюродная сестра Германа Васильевича.

— Что-нибудь стряслось с Павликом? — с тревогой обратилась она к инспектору.

Коршунов не знал, кто такой Павлик, но решил успокоить Урбанович.

— Я к вам по другому поводу… Можно сказать, дела давно минувших дней…

И, чтобы расположить к себе Марию Максимовну, стал расспрашивать о ее болезни. Урбанович сказала, что страдает артритом — отложением солей. До недавнего времени крепилась, кое-как двигалась, а теперь хворь одолела совсем, шагу ступить не может от боли. Хорошо, внучек заботливый, и лекарство подаст, и дойти до кухни поможет.

А внучек примостился рядом и во все уши слушал, о чем говорят взрослые.

— Ну-ка, Саня, помоги мне, — обратился к мальчику старший лейтенант. — Освободи, пожалуйста, столик.

Мальчик мигом убрал с журнального столика газеты, книги и вместе с инспектором пододвинул его к креслу, где сидела бабушка.

Юрий Александрович вынул из кармана пакет, достал из него десятка полтора фотографий и разложил перед женщиной. На снимках были изображены мужчины различных возрастов. Этими фото Коршунов разжился в местном отделе внутренних дел (фотографии держали для проведения опознаний). Среди них были два фото Боржанского, теперешнего и в юности.

— Мария Максимовна, посмотрите, пожалуйста, внимательно. Знаете кого-нибудь?

Старушка надела очки, стала перебирать фотографии.

— Господи! — воскликнула она, дойдя до снимка из музея боевой славы. — Герка… Откуда у вас?

— Узнали? — не ответил на ее вопрос Коршунов.

— Как не узнать? Братец. Двоюродный.

В голосе Урбанович прозвучала не то насмешка, не то какая-то обида, что несколько удивило старшего лейтенанта.

— Больше никого не знаете? — спросил инспектор.

Мария Максимовна снова пересмотрела фотографии.

— Нет, — решительно сказала она.

И сколько Коршунов как бы невзначай ни подсовывал ей снимок главного художника, где тот был запечатлен с бородой, усами и неизменной трубкой, Урбанович так его и не признала.

— Хорошо. — Юрий Александрович убрал фотографии. — Теперь расскажите, пожалуйста, о Германе.

— А что рассказывать, — вздохнула Мария Максимовна. — Где он живет, чем занимается, не знаю.

— Как же так? — удивленно воскликнул инспектор. — Он же ваш брат! Вместе росли, в войну одно горе мыкали…

— Это точно, — согласно кивнула Урбанович, — мыкали. И что из этого? У него своя жизнь, у меня — своя. Давно разошлись наши пути-дорожки…

Инспектор был несколько обескуражен. Он не мог понять, почему старуха не очень охотно говорит о своем брате. И решил начать издалека.

— Вы были в деревне, когда он совершил геройский поступок, за который получил орден?

— Была, — сказала Урбанович. — Только что особенного в его поступке? Не он единственный рисковал в то лихое время жизнью… У нас в соседней деревне старушка двух фашистов на тот свет отправила…

— Как так? — заинтересовался Коршунов.

— А очень просто. Поселились у нее офицер с денщиком. А она им с жареными грибами поганки скормила. Через три дня оба и преставились… Старушку ту полицаи чуть насмерть не запороли. Ей почему-то орден не дали…

— Когда вы видели Германа в последний раз? — спросил Юрий Александрович.

— В сорок седьмом году. Думала, что погиб, а он… — она махнула рукой и замолчала.

— Погиб? — удивился инспектор.

— Ну да! Когда они поехали за лесом…

— Расскажите об этом подробнее, — попросил инспектор.

— Уж столько лет прошло, а спокойно говорить не могу. — Мария Максимовна вытерла повлажневшие глаза. — Вы простите меня, старую…

— Понимаю, понимаю, — мягко ответил Юрий Александрович.

— Значит, дело было в сорок седьмом году, — начала Урбанович. — Сами небось помните то время. Голодуха. В деревнях, что под немцами были, одни печные трубы на пепелищах. А жить где-то надо. Стройматериалов нема. И рабочих рук не хватало… Ну и послали из нашего колхоза бригаду за лесом. На север. Сами они должны были валить, сами сплавлять по реке до железнодорожной станции. А в той бригаде, считайте, одни женщины. Из мужиков — только Герман и Олесь…

— Олесь — это кто? — спросил старший лейтенант.

— Мой родной брат. Они с Германом одногодки. Обоим еще и семнадцати не было. Пацаны, можно сказать… Германа сделали бригадиром. Конечно, наденет орден — солидно! И уважение…

— Извините, что перебиваю. Где это было? — уточнил Коршунов.

— Где-то на Печоре. В леспромхозе. Туда надо было добираться недели две… Отправились наши весной, а управились, считайте, к зиме. Снег уж первый выдал… Стали сплавлять плоты по реке. Своим ходом… Саня, обратилась старушка к внуку, — принеси, милок, мою сумку. Ту, коричневую…

Мальчику явно хотелось услышать весь рассказ бабушки, но он безропотно пошел выполнять ее просьбу. А Мария Максимовна продолжала:

— Последними шли Олесь и Герман… И вот заявляются в колхоз бабоньки одни. Без парней. А через месяц приходит письмо… Саня! — крикнула она.

Внук появился в комнате со старой кожаной дамской сумкой. Мария Максимовна порылась в ней, извлекла какие-то бумаги.