– Пей чай, Нории, – отозвалась Ангелина легко. Как же хорошо знать и быть уверенной, что никакого насилия от него точно быть не может.
Перед сном боль в теле была уже полегче, почти выносимой, и на ночь она снова грелась в ванной, чтобы успокоить мышцы, и попросила Сурезу заварить какую-нибудь обезболивающую траву – вдруг поможет?
– Это кора ивы, имбирь, куркума, крапива, – вдохновенно перечисляла Суреза, пока Ангелина подозрительно принюхивалась к вареву и размышляла, не испортит ли себе этим желудок, – полынь, валериана…
Выпила, прислушалась к себе, легла. Боль притупилась, но никуда не ушла, с наслаждением терзая тело, а вот валерьянки, видимо, в питье добавили с лишком, потому что Ангелина бодрствовала, безразлично глядя в потолок и слушая пение птиц в саду, а мозг спал. Странное состояние оцепенения – будто под наркозом, но всё чувствуешь. И хочется подняться, снова пойти в ванну, чтобы дать передышку корчащемуся от перенагрузки организму, а никак. И злишься на себя за невозможность уступить даже в мелочи, и прислушиваешься к звукам в холле – там журчит фонтан, и никто не спешит открыть дверь и помочь ей. И уже думаешь встать, преодолевая слабость, и самой пойти просить о помощи. И оттягиваешь этот момент, сколько можешь, хотя по щекам катятся слезы, и зубы сжаты, и тело напряжено так, что еще чуть-чуть – и начнутся судороги.
Сколько прошло времени, когда в холле раздался звук открываемой двери? Все-таки пришел. Она выдержала, а он нет. Наконец-то!
Но шаги затихли у входа в спальню. Остановился. С закрытыми глазами принцесса видела мягкое голубоватое сияние его ауры и ждала. И чуть не разрыдалась в голос, когда сияние это стало удаляться.
– Нории, подожди, – хрипло и едва слышно проговорила Ангелина. – Помоги мне. Пожалуйста.
Она так и лежала с закрытыми глазами, когда кровать прогнулась под севшим на ее край драконом, когда он молча скинул покрывало и быстро прошелся руками по телу, принося успокоение. Никакой эротичности, но ей все равно было зябко и боязно. И дыхание сбивалось, и она старательно жмурилась, как маленькая, – смешно и страшно самой было от этого, – и только чуть вздрогнула, когда он погладил ее по голове, потянулся за покрывалом.
И, когда она уже думала, что все закончилось, вдруг ощутила легкое касание прохладных губ на своем соске – быстрое, острое, непозволительное, – и застыла, слушая, как он встает и уходит.
Сжалась на постели в комочек, натянула покрывало до подбородка и тихо застонала в подушку, вцепившись ногтями себе в бедро. Хотелось кричать, и выть, и крушить все вокруг.
Он разрушил ее жизнь, разрушил ее саму, ее представление о себе, уверенность в том, что она может справиться с чем угодно, и этого теперь не изменить – не убежать, не уйти, потому что этот мужчина всегда будет с ней и в ней, где бы она ни находилась и как бы ни старалась забыть.
Принцесса цеплялась за мысли о семье, но это не приносило спокойствия; ругала себя идиоткой, потерявшей понятие о чести и гордости, но ей было все равно; полыхала жаром, презирала себя, язвила: каково это – быть как все? Не выдержала, встала, зажгла свет в комнате и села дописывать письмо.