Читаем Проклятый род полностью

Проклятый род

На остановке из буфета принес две бутылки сельтерской воды. Разделся донага. Обтирался, растирал тело носовым платком.

«Да. Вот и из вещей ничего не взял. Хорошо, что деньги не забыл. Надолго ли хватит?.. Ну, да главное успокоиться и реабилитировать себя».

Не отступала мысль.

«Да, да. Конечно так. Пусть усыпят и под гипнозом выпытывают. В гипнотическом сне не лгут. И показания запротоколить. Запротоколить при свидетелях. Завтра же к профессору. И я оправдан, и враги посрамлены. Но мне не нужно вашего унижения. Я добрый. Пусть все узнают, какова моя душа… А не отравитель…»

Подчас улыбался уж. И твердил-бормотал:

— Под гипнозом, под гипнозом. Посмотрел бы я, как бы Константин согласился под гипнозом… Ведь тут все мысли, все, может быть, даже забытые мысли… А я согласен…

Скоро опять жуть, в упор глядящая бельмами. Шорохи мучительно-неотступные. Кто-то дернул ручку двери. И затрясся Яша. И кинулся в угол. И притворился спящим.

В Москве опять в тех же грязных номерах остановился.

— А вещи, барин?

— Да… Потом привезу… завтра. А паспорт вот…

И выбежал. И долго по Москве бродил, заходил в кофейную, по адресной книге выписывал адреса профессоров.

Бродил. Подходя к подъезду намеченного дома, руку к звонку протянуть не решался. И шел дальше. Из конца в конец города раза два. Не замечал хода времени. Боролся с одолевающими силами, то отдавался их когтям надолго.

«Фу! Да теперь все профессора спят».

Удивленно оглянулся среди пустого переулка. Подмигивали желтые глазки фонарей.

«Ну, завтра. Но непременно, непременно. И все разом кончится».

Побрел. Далеко.

Только-что пришел, заперся и подумал:

«Вот, кажется, некстати есть хочется». Постучали в дверь властным стуком.

— Там кто? Ко мне нельзя…

— Прошу открыть. По предписанию…

Страшные слова спокойно-властно требующего голоса. Сотни раз слова эти чудились Яше. И днем, и ночью, часто-часто. И вот теперь за дверью они сказаны. Слова, как бой барабанный.

Не помнит, открыл ли дверь, сама ли открылась. Вошли и в форме, и в штатском платье люди.

— Вещи? Да я без вещей.

— Вы сказали — завтра. Где же ваши вещи? Позвольте квитанцию.

Обшаривали карманы.

Когда по коридору вели, Яша шепотом читал молитву, и глаза его были закрыты. В карете сидя, дважды пытался вырваться. Но крепко держали за руки повыше локтей.

На миг мысль:

«Галлюцинация?»

И не знал обрадоваться ли, пуще ли ужаснуться. Но карета въехала куда-то в ворота.

— Выходите!

Ввели-втащили Яшу куда-то. Ноги в коленях подгибались. Плыли-качались стены. Поддерживаемый под руку услышал через стол властный-властный голос. Вопросы:

— А этого узнаете? Этого вот? А эту?

Фотографические карточки на столе. Мелькнуло лицо сестры.

— Да нет… не может быть… — Но голос спрашивал про Мертвый какой-то переулок.

Услышал еще позади себя:

— В карете вырывался…

Говорил ли что… Загрохотало грозное, неумолимое. Сначала по комнате хохот. Потом в голове лишь. Холодная темная вода быстро-быстро стала вливаться в комнату. Ноги заморозила. Выше, выше. Ко рту подступает. Подпрыгнул Яша и пропал в темной, в темной, в холодной воде.

Болтали весело. Ехали в наемном ландо с вокзала к себе, в Мертвый переулок.

— Молчи, Ирочка, молчи, ангел. Ты уморишь меня. Ни слова о Паше, о телушке этой…

— Нет, слушай. Вот что еще. Эта Зоя, ей-Богу, прехорошенькая. Ведь придет же она сюда. Разыщем!

— Так она и уедет оттуда!

— А станет он ее долго держать? Злючка она. Надоест ему. Месяц ей сроку.

— Ты не знаешь мужчин.

— А ты знаешь? Что? Что? Знаешь?

— Ой-ой! Не щиплись… Ирочка, ангел, не щиплись…

Весело глянул маленький особняк оконными гардинами.

Кто-то чужой отпер дверь. Прошла, не заметив, Ирочка. А Валя шепнула ей, по ступенькам стуча каблуками:

— Новый у нас в монастыре… Хорошенький… Ой-ой! Ну не буду.

Наверху чужие люди объявили им обеим, что они арестованы.

В развороченном дому гулко рождались голоса чужих. Поняли обе:

— Монахов выследили. Забрали. Засада.

Валя села на стул, опустив руки. Ни пальто не сняла, ни шляпы. В Ирочку вошла злоба. Молчала Ирочка, сжимая кулаки. Ходила по столовой. А ее спрашивали. И надоело молчать.

— Ну да, ну да. И сдавала. Хочу, и сдаю комнаты. Мало в Москве меблированных комнат!.. Как вы сказали фамилию? Нет. Такого не знаю. Впрочем, спросите прислугу.

— Я бы просил вас не звонить. Я сам позвоню, когда надо будет.

Стояла перед тем, часто мигая:

— То есть как это?

— Да уж так-с.

И звякнули шпоры.

— …ах, и шифоньерку! Валя, они мою шифоньерку открыли… Да как вам не стыдно. Ведь там мои письма… Валя! Валя!

И побежала в ту комнату.

— Отстаньте! Не убегу я от вас. Выходы охраняйте, а за мной не бегайте. Могу я в своем доме…

— Позвольте, mademoiselle…

— Не позволю! Валя! Валя же! О, курица! Валечка, милая! Да иди же ты… Одной мне с ним не сладить…

Бегала по дому. Завидев беспорядок, топотала; частую дробь выбивали каблуки.

— Прочь! Прочь! И как вам не стыдно. А еще военный. Слушайте! Вот что. Кто из вас здесь главный?