Проклятый род

Дочь с матерью сидели у преддиванного стола, слова ненужные говорили и замолкали… Вбежала, запыхавшись, ранее кухонной дверью громыхнув, прислужница.

— Сказали, чичас будут!..

И убежала. Горюнова старуха вдогон:

— Самовар! Самовар! Ах, Раисочка! С прислугами в нынешнее время просто беда…

— Меняете вы их, мамаша, слишком часто…

— Да как их подлых не менять, прости Господи. И ведь жалованьем недовольны. А жалованье всего за двадцать лет чуть не вдвое, да и то вдвое.

— А вы, мамаша…

Когда задребезжал звонок в прихожей, не удержалась старуха, крестное знаменье сотворила. Вошла Дорочка. Кашлянула робко.

— Здравствуйте, мамаша. Здравствуйте, Раичка.

— И что это, как ты поздно, Дорофеюшка! Заждалась тебя Раисочка…

С сестрой поцеловавшись, сказала Раиса Михайловна:

— Что вы, мамаша. Как же скорее. Спасибо тебе, Дорочка, что пришла.

Кашлянула та опять испуганно: никогда Раиса не называла ее Дорочкой.

Втроем сидели. На лампу глядели, на медальончики золоченые.

— Дорочка, как дети?

— Ничего, слава Богу, Раичка. У вас все ли благополучно?

И кашлянула опять. Будто пыли глотнула.

Раиса Михайловна повела глазами близорукими по окнам.

— Вам бы, мамаша, занавеси пора сменить… И потом обивка на том вон кресле…

— Ах, Раисочка! Уж извините вы меня старуху… Руки не доходят…

— Я, мамаша, пришлю обойщика. Кстати: давно я не была наверху у вас, в мезонине. Как у вас там теперь? Дорочка, пройдем.

— Ах, что вы, что вы! Не прибрано там, поди. Сама я туда, почитай, второй год не захожу. Ах, да куда же вы, Раисочка? Запылитесь…

— Ничего, мамаша. Люди свои. Посмотреть хочется. Идем, Дорочка… А вы куда, мамаша! И не думайте. Лестница крутая. Садитесь! Садитесь! Мы недолго.

Крестное знаменье творила старуха и вздыхала шумно, на диване сидя, и взглядывала на сверкание оклада золотого иконы тяжелой всех святых, под потолком в углу. Слушала скрип ступеней под ногами дочек.

— Господи, помилуй, Господи, помилуй! Что это опять стряслось…

В комнатке мезонинной сундуки с замками тяжелыми, стулья поломанные, узлы с забытым чем-то. А вот кровать — скелет железный. То Сережина кровать. На ней клетка пустая медная. Попугай в ней жил. Подарок Раисы. Недолго жил; тараканами объелся, подох.

Клетку медную сдвинув, сели сестры на Сережину кровать, Раиса с Дорофеей. Стены оглядывали обдерганные. Разное вспоминалось. И молчали, тяжело дыша; и боялись встречаться взоры их.

— Вот что, Дорочка. Ты свободна теперь? То есть, на этих днях могла бы съездить?., ну, на день, на два?

— Куда, Раичка? С вами?

— Нет, одна.

— Могу, могу. Куда же?

Недоуменно взглянула в глаза старшей сестры. А та голосом простым и даже веселым:

— Вот спасибо, Дорочка. А съездить надо в Лазарево. В Лазарево, да. Там Виктор. Ты знаешь. И передать ему только то надо, чтоб приехал первого сюда. У нас раздел, семейный совет. Константин ехать не может: дела. Ну, а письмом… Письмом не то… Нужно, чтоб кто-нибудь… Так вот ты. И очень рада, что ты согласна. Но только так нужно, чтоб непременно он приехал… Дела таковы, что личное присутствие всех необходимо. Константин говорит — необходимо.

— Но я, Раиса Михайловна…

И Дорочка задрожала.

— Что? Ты сейчас не можешь? Ничего, на днях, как-нибудь. Не к спеху. Только чтоб первого. Ну, спасибо. А ему ты скажешь, что необходимо… Скажешь, что ты того хочешь. Он послушает.

— Может быть, мне написать бы лучше… Не видались давно…

Горло ссохлось. Дорочка закашлялась.

— Нет. Я думала. Писать не надо. Сама поедешь, и хорошо. Так ты когда? На неделе? И потом ты посмотришь, как там. Там хорошо теперь, Дорочка. Ты ведь не была там…

Дорочка сипло вздохнула:

— Нет.

— Ну вот, посмотришь. Там, говорят, теперь очень хорошо. Да, очень хорошо. Ну, погуляешь, поживешь, сколько надо… То есть, сколько захочется…

— Но я… Но мне…

— Ах, когда хочешь! Не сегодня и не завтра. Свободный денек выберется… И, думаю, лучше не предупреждать его письмом… Да. Съездишь, увидишь, как он там живет… Со станции с извозчиком верст пятнадцать, кажется, ты знаешь… Впрочем, ты не была там… Мимо монастыря ехать. Так ты в монастырь зайдешь. Интересно. Древний монастырь. Посмотришь.

Раиса Михайловна поднялась с железного скелета кровати брата. На той кровати он умер. Пошла к двери, шурша шелковыми юбками. Дорочка глотала воздух широко открытым ртом. Дыхание ее свистело. Слова сказать не могла. Однако встала. Пошла за сестрой. За порогом, вступая во тьму крутой лестницы, Раиса Михайловна крепко сжала холодную ладонь Дорочки, шепотом властным сказала:

— Уговори приехать первого числа. Непременно. Непременно!

Скрипели ступени. Чуть шатались подчас. Внизу ждала, дремотно пугаясь, старуха вдова Горюнова.

— До свиданья, мамаша. Я пойду, пока солнце… Нет, куда ты, Дорочка? Ты, Дорочка, с мамашей полчасика посиди, нездоровится ей, кажется. Уложи, мамашу. Мамаша, отдохните…

XVII