Одна из Шлю-Шлю Вандершлюхес, та, что вдувала воздух мне в рот, произнесла:
– Это называется «поцелуй жизни».
У нее изо рта пахло мятной жвачкой.
Вторая сказала:
– Это игра во французские поцелуи.
Третья спросила:
– Хочешь еще?
Я подняла дрожавшие руки, прикоснулась холодными пальцами к горлу, где махровый пояс все еще лежал поперек освобожденных артерий, наполнившихся новым пульсом, и слабо кивнула.
– Да…
Словно обращаясь к самому мистеру Рочестеру, я прошептала:
– О, боги, да. Эдвард, прошу тебя. Да.
XX
Мой папа сказал бы: «Если съемки проходят на улице, будьте готовы к дождю». Что означает: никогда не знаешь, что приготовила тебе судьба. Вот я пытаюсь заманить к себе в ад какую-то канадскую девочку, больную СПИДом, а уже в следующее мгновение вижу своего возлюбленного Горана в соблазнительном розовом комбинезоне вроде как с номером социального страхования, вышитом на груди. Даже не озаботившись снять гарнитуру с новенькой модной стрижки под пажа, я вскакиваю из-за стола и ныряю в толпу вновь прибывших, разгребая руками толщу упитанных, свежеумерших туристов, забрызганных собственной ядовитой омаровой рвотой. Уже через несколько секунд мои руки безнадежно запутываются в ремешках фотоаппаратов, шнурах от солнцезащитных очков и гирляндах из искусственных цветов. Я буквально тону в этих склизких миазмах дешевого кокосового молочка для загара и кричу:
– Горан!
Я задыхаюсь, барахтаясь в плотном потоке туристов, умерших от пищевого отравления, и кричу:
– Подожди, Горан! Стой!
Непривыкшая к туфлям на шпильках, запутавшись в проводе собственной гарнитуры, я спотыкаюсь и падаю прямо в бурлящую толпу.
Чья-то рука внезапно хватает меня за кофту. Рука в черном кожаном рукаве. Арчер спасает меня, вытаскивая из вялотекущего потока мертвых туристов, бредущих куда-то, как стадо коров.
Под пристальным взглядом Бабетты и Леонарда я объясняю:
– Мой парень… он только что был здесь.
Паттерсон помогает мне выпутаться из провода.
– Успокойся, – говорит Бабетта.
Она сообщает, что нужно просто подмазать демонов леденцами на палочках или шоколадными батончиками. Если Горан попал в ад недавно, его личное дело найдется легко. Бабетта уже тащит меня за руку в другую сторону, к выходу из кол-центра. Она ведет меня по коридорам, по каменным лестницам, мимо дверей и скелетов, мимо арочных ниш, обрамленных черной бахромой спящих летучих мышей, по высоченным мостам и по сырым и промозглым туннелям, но всегда оставаясь в пределах огромного улья штаб-квартиры загробного мира. Наконец мы подходим к какой-то заляпанной кровью стойке. Бабетта расталкивает локтями проклятые души, стоящие в очереди, вынимает из сумочки шоколадный батончик с арахисом «Абба-Заба» и протягивает его сидящему за столом демону, получеловеку-полусоколу с хвостом ящерицы, поглощенному разгадыванием кроссворда.
– Привет, Акибель, – обращается она к нему. – Что у тебя есть на новенького по имени…
Бабетта выжидательно смотрит на меня.
– Горан. Горан Спенсер, – говорю я.
Соколо-ящеро-человеко-чудовище поднимает голову от кроссворда, смачивает грифель карандаша влажным раздвоенным языком и произносит:
– Авария в энергосистеме. Слово из шести букв.
Бабетта смотрит на меня. Поправляет мне челку ногтями, чтобы она упала прямо на лоб, и спрашивает:
– Как он выглядит?
Горан с его мечтательными глазами вампира и низким выпуклым лбом пещерного человека. Горан с угрюмо поджатыми пухлыми губами и непослушными волосами, с неизменно презрительной усмешкой и манерами брошенного сироты. Мой молчаливый, враждебный, ходячий скелет. Мой любимый. У меня просто нет слов. С беспомощным вздохом я говорю:
– Он… смуглый. – И быстро добавляю: – И грубый.
Бабетта поясняет:
– Это пропавший парень Мэдди.
Я густо краснею и возражаю:
– Он условно мой парень. Мне всего тринадцать лет.
Демон Акибель поворачивается на стуле к пыльному экрану компьютера. Соколиными когтями он нажимает Ctrl+Alt+F. Когда на экране появляется мигающий зеленый курсор, демон набирает запрос: «Спенсер, Горан», – и жмет на клавишу ввода когтем на указательном пальце.
В тот же миг чей-то палец стучит меня по плечу. Человеческий палец. Хрупкий старческий голос произносит:
– Ты малышка Мэдди?
Стоящая у меня за спиной сгорбленная старушка спрашивает:
– Ты, случайно, не Мэдисон Спенсер?