В телевизоре крупным планом – мой папа, сидящий в зале, в партере, прямо у прохода. Это его любимое место, чтобы можно было тайком смыться в буфет и выпить мартини, пока на сцене вручают награды за всякую скучную иностранную хрень. На самом деле прошло всего несколько секунд. Все аплодируют. Я стою в дверях ванной и изображаю глубокий поклон.
Горан отвлекается от телевизора и смотрит на меня. Его глаза светятся красным, он сильно кашляет. Алый соус из морепродуктов размазан по подбородку. Рубашка заляпана липкими каплями соуса тартар. Воздух в номере плотный, туманный, подернутый дымкой.
Я завязываю ленту презервативов узлом на шее и говорю, затянув узел потуже:
– Хочешь, сыграем в игру? Тебе нужно будет всего лишь подуть мне в рот. – Я делаю шаг вперед, подхожу ближе к любимому и поясняю: – Это называется «Игра во французские поцелуи».
XXII
Моя мама сказала бы так: «Наболтать языком можно все что угодно». Что означает: все договоры должны заключаться в письменном виде. Что означает: обязательно сохраняйте всю документацию.
В верхней части страницы стоит заголовок, отпечатанный едва различимыми, бледными буквами:
В графе «Место смерти» указано:
Теперь понятно, откуда у Горана этот модный розовый комбинезон с тюремным номером на груди. Наряд, конечно, балдежный, но это все-таки не совсем очевидный выбор для того угрюмого и надменного Горана, каким я его знаю.
В графе «Причина смерти» указано:
В графе «Основание для проклятия» указано:
XXIII
Наверное, лучше вообще не рассказывать, что было дальше. Вы, живые, ужасно самодовольны.
Признайтесь: каждый раз, когда вы просматриваете некрологи в газетах и видите, что умер кто-то моложе вас, особенно если в некрологе помещена фотография, где они улыбаются и сидят в шортах на постриженной лужайке в обнимку с золотистым ретривером, – вы испытываете чертовское превосходство над бедным усопшим. Возможно, кто-то искренне радуется, что ему повезло, но обычно все просто купаются в самодовольстве. Живые считают себя круче мертвых, даже гомосексуалисты и американские индейцы.
Вероятно, когда будете это читать, вы лишь посмеетесь над глупенькой мной, но я помню, как хватала ртом воздух, как задыхалась там, на ковре в гостиничном номере. Я прижималась макушкой к нижней части телеэкрана, в окружении тарелок с остатками нашего вечернего банкета, заказанного прямо в номер. Горан уселся на меня верхом, сжал коленями мои бока и навис надо мной; его лицо наклонилось к моему лицу, он взялся за оба конца ленты презервативов с Хелло Китти, завязанной узлом у меня на шее, и резко дернул, затягивая петлю еще туже.
Каждый наш выдох отдавал дымной вонью марихуаны, висевшей в воздухе плотной тяжелой пеленой.
В телевизоре надо мной возвышалась фигура моей мамы, настолько реальная, что казалось, она стоит прямо в номере, рядом с нами. Словно достает головой до высокого потолка. Сияющая, лучезарная в свете сценических прожекторов. Ослепительная в своей совершенной красоте. Дивное видение. Ангел в дизайнерском платье. В телевизоре моя мама вежливо улыбается и хранит терпеливое молчание, ждет, когда стихнут аплодисменты обожающего ее мира.
В противоположность ее величавому спокойствию мои руки бьют по ковру, ноги дрыгаются, разбрасывая стоявшие рядом тарелки с королевскими креветками. Мои отчаянные конвульсии опрокидывают миски с недоеденными куриными крылышками. Проливают приправу «Ранчо». Раскидывают во все стороны остывшие яичные рулетики.