Проклятые

Пусть эта сцена станет наглядным примером, какие опасности подстерегают бесхитростных отпрысков бывших хиппи, бывших растаманов и бывших панк-рокеров. Пояс на шее затягивался все туже и не давал мне дышать, перекрывая не только доступ воздуха в легкие, но и приток крови к моему драгоценному мозгу, а я даже не протестовала. Перед глазами уже замелькали падающие звезды, я чувствовала, как лицо наливается кровью, пульс под ключицами бился как сумасшедший, но я и не думала сопротивляться. Ведь это всего лишь игра, которой меня учат сверстницы в супер-пупер привилегированной школе-интернате для девочек, расположенной в живописном и безопасном уголке швейцарских Альп. Несмотря на свою нынешнюю репутацию мисс Шлюхинд Шлюхенберг и Блудил Вандерблуд, эти девочки окончат школу и займут должности главного редактора британского «Вог», а если не сложится с «Вогом», то на крайняк – первой леди Аргентины. Этикет, протокол и правила хорошего тона вдалбливали в нас ежедневно. Такие благовоспитанные юные леди никогда не позволят себе ничего недостойного.

Под их натиском я представляла себя невинной гувернанткой из «Франкенштейна», несправедливо приговоренной к казни через повешение за убийство ее подопечного, совершенное ожившим чудовищем, которого создал безумный ученый. Петля затягивалась на шее, я уже задыхалась и представляла туго зашнурованные корсеты с китовым усом. Затяжную смерть от чахотки. Опиумные притоны. Я воображала обмороки, головокружения и обширные передозировки лауданума. Я стала Скарлетт О'Харой, и сильные руки Ретта Батлера сжимали мне шею, пытаясь выдавить из меня вместе с воздухом всю любовь к благородному Эшли Уилксу. Мои пальцы судорожно вцепились в простыню, голос сделался хриплым от напряжения, и я закричала, как Кэти Скарлетт О'Хара:

– Вы пьяный идиот, руки прочь!

Перед глазами, заполняя все вокруг, продолжали мелькать падающие звезды, кометы и метеоры всевозможных цветов: красные, синие и золотые, а потолок опускался все ниже и ниже. Еще через пару секунд мне показалось, будто мое сердце уже не бьется, и я почти касалась носом потолка, который раньше находился так высоко. Мое сознание как бы отделилось от тела и парило в воздухе, глядя сверху на мою кровать и девчонок на ней.

Звонкий девчоночий голос произнес:

– Быстрее, целуйте ее кто-нибудь!

Голос доносился откуда-то сзади. Я обернулась и увидела, что все еще лежу на кровати, а махровый пояс халата по-прежнему туго затянут у меня на шее. Мое лицо было белым, как мел, а две девочки, сидевшие по бокам от меня, продолжали тянуть за концы пояса.

Девочка, сидевшая около моих ног, воскликнула:

– Хватит тянуть, целуйте!

Другая ответила:

– Фу…

Их голоса звучали приглушенно, смутно, словно на расстоянии в несколько миль.

Третья девочка, около моих ног, нацепила мои очки на свой самодовольно задранный нос. Взмахнув ресницами и кокетливо покачав головой, она произнесла:

– Все посмотрите на меня… Я жирная и уродливая дочурка тупой кинозвезды… Моя фотография была на обложке идиотского журнальчика «Пипл»…

И все три мисс Фифы фон Фифа захихикали.

Если вы позволите мне минутку самоуничижительного позора, я и вправду выглядела ужасно. Кожа на щеках припухла и стала рыхлой, как абрикосовое суфле. Глаза превратились в узкие щелочки и казались такими же остекленевшими, как глазированная поверхность не в меру карамелизированного крем-брюле. Хуже всего, что мои губы раскрылись, и язык почти вывалился изо рта, зеленый, как сырая устрица. Мое лицо, от лба до подбородка, приобрело разные оттенки от алебастрово-белого до светло-голубого. Отложенный экземпляр «Доводов рассудка» валялся на покрывале рядом с моей посиневшей рукой.

Я парила под потолком, наблюдая за происходящим внизу так же отрешенно, как моя мама шпионит за горничными через камеры видеонаблюдения и регулирует освещение посредством удаленных команд на ноутбуке, и не чувствовала ни тревоги, ни боли. Не ощущала вообще ничего. Внизу три девчонки развязали матерчатый пояс на моей шее. Одна просунула руку мне под голову и слегка откинула ее назад, а другая глубоко вздохнула и наклонилась ко мне. Ее губы накрыли мои посиневшие губы.

Да, я знаю, что такое предсмертное состояние, однако тогда меня больше всего волновала сохранность очков. Девочка, сидевшая около моих ног, так и не сняла с себя мои очки для чтения.

Она быстро проговорила:

– Дуй. Со всей силы.

Та девочка, что наклонилась ко мне… когда она начала вдувать воздух мне в рот, я как будто рухнула с потолка и приземлилась в собственное тело. Губы той девочки прижимались к моим губам, и я почувствовала, что опять нахожусь в своем теле, распростертом на кровати. Я закашлялась. Горло болело. Три девочки рассмеялись. Моя крошечная спальня, мои потрепанные экземпляры «Грозового перевала», «Нортенгерского аббатства» и «Ребекки» – все вокруг сверкало и искрилось. Тело было как будто наэлектризовано, оно звенело и трепетало, как в ту ночь, когда я ходила голой по снегу. Каждая клеточка тела наполнилась новой жизненной силой.