Проклятие Персефоны

Стараясь подавить эмоции, я глубоко задышала и, немного помедлив, протянула руку:

– Я согласна тебе помочь, но сначала ты должна отозвать их от корабля. Пожалуйста.

Королева сирен с презрением посмотрела на мою руку. Затем она сделала когтем глубокий порез сначала на моей, потом на своей ладони и крепко соединила их. Прижавшись холодным лбом к моему, морская дева прошипела:

– Такие сделки соверш-ш-шаются на крови. Рядом с тобой находится мужчина, тоже когда-то предавш-ш-ший тебя. Сжигаемый любовью к другой, он готов на любые опрометчивые поступки, чтобы приглуш-ш-шить чувство одиночества. Но вина одерживает над ним верх раз за разом. Спрос-си, узнай. Приручи его, подобно зверю, а затем уничтож-ж-жь. – Вырвав свою руку из моей ладони, Королева сирен отстранилась и, щелкнув пальцами, произнесла: – А теперь кричи.

И я закричала.

Глава 12

Лишь голоса, услышанные раз, готовы растоптать тебя навеки.

Уильям

Услышав крики, я быстро вскочил с кресла и осторожно присел на кровать рядом с Эмилией, крепко прижав дрожащее тело. Стараясь унять собственное волнение и страх, начал медленно поглаживать волосы и спину девушки, а затем приложил ладонь к ее груди, чтобы почувствовать биение сердца и убедиться, что она жива. Здесь. Со мной.

Я едва сдерживал слезы, каждый раз прокручивая в голове картину: Эмилия прыгает в воду и исчезает в морской пучине. Сирены не позволяли людям покинуть корабль на лодках и моментально утаскивали их на дно. Вода, окрашенная красными разводами, служила неким предупреждением, что такая участь ждет каждого, кто рискнет хоть шаг сделать без ведома морских дев. Стараясь усадить Эмилию к себе на колени, я почувствовал, как она уперлась ладонями в мою грудь, отодвинулась на безопасное расстояние и, посмотрев в глаза, тихо, но властно произнесла:

– «Сжигаемый любовью к другой, он готов на любые опрометчивые поступки»… Я требую объяснений. Сейчас же.

Судя по тому, каким тоном Эмилия произнесла эти слова, мой вид ее разжалобил. Я кинул быстрый взгляд в зеркало и скривился: болезненно-бледное и осунувшееся лицо, темные круги под глазами от недосыпа, смоляные разводы на щеках и руках от крови истребленных сирен. На некогда белой рубашке виднелось несколько алых пятен, но мне удалось избежать серьезных ранений. Браслет, который я носил не снимая, в одном месте был разорван, но все равно держался на запястье. Тот факт, что его повредили, значительно ухудшал мое положение. Я старался ухватиться за обрывки здравого смысла и вернуть самообладание, но тело било мелкой дрожью. Мысленно пообещав по возвращении подлатать браслет, я перевел взгляд на Эмилию и вымученно улыбнулся:

– Ты пообещаешь, что, выслушав меня, не будешь задавать вопросы сразу? Я могу надеяться, что, услышав мои слова, ты не возненавидишь меня еще сильнее? – Несмотря на слабость, я старался говорить как можно громче, чтобы Эмилия меня услышала.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, Уильям.

Голос, полный презрения, был подобен удару под дых. Подняв трясущуюся руку, покрытую засохшими каплями крови сирен, я попытался прикоснуться к лицу Эмилии, но она резко дернулась в сторону и отползла на несколько метров. Я бы соврал, сказав, что такое поведение не разбило остатки моего сердца, но оно было ожидаемо. Она имела полное право ненавидеть и презирать меня.

Я судорожно втянул в себя воздух и начал рассказ, при этом о многом умалчивая.

* * *

Я начал слышать голоса в голове за несколько месяцев до своего побега из дома. Они сводили меня с ума: то кричали, то смеялись, то ожесточенно спорили. Вскоре понял: это не я схожу с ума, а кто-то пытается со мной поговорить.

Как-то в детстве я прочел книгу «Магические существа», спрятанную у отца под половицей у кровати, в которой говорилось о том, что лишь сильные и могущественные чудовища могут проникать в головы людей. Голоса напоминали смех девушек, слишком юных, чтобы вступать в брак, но достаточно взрослых, чтобы позволить себе плотские утехи. Иногда я мог не слышать их днями и неделями, и все мои попытки вывести их на разговор заканчивались провалом. Решив, что это было легкое помутнение рассудка, я зажил прежней жизнью, пока не наступил переломный вечер.

После того веселья на ромашковом поле и неспешной беседы под старым дубом я чувствовал себя ничтожеством, не способным реализовать собственный план. Настроение было напрочь испорчено, и я решил отвести Эмилию обратно домой. В душе разгорался пожар, вызванный словами и объятиями девушки. Я долго смотрел ей вслед: солнце уже село за горизонт, и вечер получил полную власть над днем, раскрашивая мир сумрачными цветами. Я не двигался с места и настойчиво продолжал всматриваться в окна обветшалого дома, в котором жила та, без которой эта жизнь – сгинь она в морскую пучину! – не была мне так мила. Лишь когда погасла последняя свеча в ее комнате, я не торопясь направился обратно к себе, вспоминая прикосновения и обжигающее дыхание Эмилии на своей шее.