Происхождение всех вещей

Мох во многом казался неприглядным, скучным, скромным и, возможно, даже примитивным. В сравнении с ним простейший из сорняков, пробивающийся из-под серого уличного тротуара, выглядел бесконечно более сложным. Но мало кто понимал то, что впоследствии узнала Альма: мох невероятно силен. Мох разрушает камень, но почти ничто не разрушает мох. Медленно, но неумолимо мох грызет валуны, и этот пир продолжается столетиями. Колония мхов способна превратить скалу в каменную крошку, а каменную крошку — в землю, надо лишь дать мху время. Под навесом обнажившейся известняковой породы мох становился истекающей влагой живой губкой, крепко вцепившейся в камень и пьющей из него обызвествленную воду. Со временем сплав мха и минерала превращался в известняковый мрамор. Внутри этой твердой, сливочно-белой мраморной поверхности навсегда запечатлевались прожилки голубого, зеленого и серого — следы старых мхов. Из этого материала была построена базилика Святого Петра; стебли древних крошечных колоний создали ее и окрасили ее стены.

Мох растет там, где не растет больше ничто. На кирпичных стенах. На древесной коре и шиферных крышах. За полярным кругом и в благоуханных тропических лесах, а еще на шкурках у бурундуков и панцирях улиток. Мох — первый признак того, что растительная жизнь возвращается на опустошенный участок земли, случайно выжженный или вырубленный намеренно выгоды ради. Мох упорен и способен заставить лес вырасти заново. Мох — воскрешающаяся субстанция. Затаившись и засохнув, комочек мха может пролежать сорок лет, но стоит вымочить его в воде, и он снова воспрянет к жизни.

Мхам нужно лишь время, и Альме начало казаться, что времени у мира предостаточно. Другие ученые, замечала она, также приходили к этому выводу. К началу 1830-х годов Альма прочла «Принципы геологии» Чарлза Лайеля,[30] где высказывалась идея, что Земля гораздо старше, чем мы предполагаем, что ей, возможно, даже несколько миллионов лет. Альма также восхищалась недавним трудом Джона Филлипса,[31] который в 1841 году выступил с новой геологической хронологией, оказавшейся даже древнее, чем считал Лайель. По мнению Филлипса, Земля уже прошла три эпохи естественной истории (палеозойскую, мезозойскую и кайнозойскую эру); Филлипс определил окаменелости флоры и фауны, принадлежащие каждому периоду, в том числе окаменелые мхи.

Идея о том, что наша планета очень стара, не шокировала Альму, однако повергла в шок многих других людей, так как прямо противоречила учению христианства. Однако у Альмы были свои собственные теории о времени, и данные об окаменелостях, застывших в первобытном океане глинистого сланца, на которые ссылались в своих трудах Лайель и Филлипс, их лишь подкрепили. Альма пришла к выводу, что во Вселенной одновременно действуют несколько разновидностей времени; будучи прилежным таксономистом, она даже не поленилась их назвать. Во-первых, решила Альма, существует понятие человеческого времени, соответствующее ограниченной памяти смертных людей и основанное на неполных воспоминаниях об истории, запечатленной в архивах. Человеческое время было горизонтальным механизмом. Оно тянулось прямой узкой линией от относительно недавнего прошлого до с трудом предсказываемого будущего. Но самой яркой характеристикой человеческого времени было то, что оно двигалось со столь поразительной быстротой — как щелчок пальцев, отдающийся во Вселенной. К несчастью для Альмы Уиттакер, ее дни на Земле, как и дни остальных смертных, попадали в категорию человеческого времени. И это означало, что ей недолго оставалось пробыть на этой Земле, и она остро это осознавала. Альма тоже была щелчком пальцев во Вселенной, как и все мы.

На другом конце спектра, решила Альма, располагалось нечто, что она назвала Божественным временем — непостижимая вечность, где росли галактики и обитал Бог (если Он вообще где-нибудь обитал). О Божественном времени Альма ничего не знала. Никто не знал. Более того, ее мгновенно раздражали люди, утверждавшие, что имеют какое-либо представление о Божественном времени. Изучение Божественного времени ее не интересовало, так как способа постигнуть его попросту не было. Это было время вне времени. Альма оставила его в покое. И тем не менее она чувствовала, что оно существует, и подозревала, что оно пребывает в состоянии некой массивной и бездонной данности.

Ближе к реальности, на нашей Земле, существовало также то, что Альма назвала геологическим временем, именно о нем столь убедительно недавно написали Чарлз Лайель и Джон Филлипс. В эту категорию попадала естественная история. Геологическое время двигалось темпами, казавшимися почти вечностью, почти равными Божественному времени. Это был темп камней и гор. Геологическое время никуда не торопилось и, по мнению Альмы, брало отсчет гораздо раньше, чем предполагали ученые.