Происхождение всех вещей

— С помощью твоей матери я составил два таких документа примерно в тысяча восемьсот семнадцатом году. Второй отдал твоей сестрице Пруденс, когда она вышла за этого своего корноухого спаниеля. Это постановление, которое должен подписать твой муж: в нем говорится, что он никогда не унаследует «Белые акры».

Генри все это произнес совершенно невозмутимо. Альма молча взяла документ. Она узнала почерк матери по заглавной «А» с прямой спинкой в своем имени.

— Амброузу не нужны «Белые акры», и он не претендует на них, — обиженно проговорила Альма.

— Великолепно. Тогда он и не станет возражать и подпишет документ. Естественно, ты получишь приданое, но мое состояние и мое поместье — все это никогда не будет ему принадлежать. Ясно?

— Да, — отвечала она.

— Вот и хорошо. Что до того, насколько этот человек годится в мужья, это твое личное дело. Ты взрослая женщина. Если тебе кажется, что такой мужчина способен угодить тебе в браке, то, разумеется, получишь мое благословение.

— Угодить мне в браке? — ощетинилась Альма. — Неужели я когда-либо казалась тебе человеком, которому трудно угодить, отец? Неужели я о многом просила? Многого требовала? Сколько хлопот я способна причинить, став чьей-то женой?

Генри пожал плечами:

— Я на это ответить не могу. Это тебе предстоит узнать.

— Отец, мы с Амброузом питаем друг к другу естественную симпатию. Я знаю, со стороны может показаться, что мы странная пара, но мне кажется…

Генри оборвал ее:

— Никогда не оправдывайся, Сливка. Оправдывающийся человек выглядит слабым. Как бы то ни было, этот паренек не вызывает у меня неприязни.

И Генри вернулся к бумагам на столе.

Это и было его благословение? Альма была не уверена. Она подождала, что отец заговорит снова. Но он молчал. Однако все указывало на то, что разрешение на брак получено. По крайней мере, он ей в нем не отказал.

— Спасибо, отец. — Она повернулась к двери.

— Еще одно, — проговорил Генри, снова взглянув на нее. — Накануне брачной ночи невесте принято давать совет касательно определенных вещей, что происходят в супружеской спальне, если, конечно, ты до сих пор не осведомлена в подобных вещах, а я полагаю, так оно и есть. Как мужчина, я, разумеется, не могу обсуждать с тобой такие темы. Твоя мать умерла, иначе это сделала бы она. Не утруждай себя зря и не расспрашивай об этом Ханнеке — эта старая дева ничего не знает и помрет от потрясения, узнав, что происходит между мужчиной и женщиной в кровати. Советую тебе заглянуть к твоей сестрице Пруденс. Она давно замужем и родила с полдюжины детей. Пожалуй, она сможет просветить тебя по поводу ряда моментов брачного ритуала. Не красней, Альма, ты слишком стара, чтобы краснеть, и выглядишь глупо. Если уж собралась замуж, то, бога ради, сделай все, как полагается. Ляг в супружескую постель подготовленной, ведь ты ко всему в жизни готовишься. Может статься, усилия будут и не напрасны. И отправь для меня эти письма, раз все равно поедешь в город.

* * *

У Альмы не было даже времени обдумать как следует идею замужества, как все было решено и устроено. Ее отец сразу же перешел к вопросам наследования и супружеской постели. После этого все закрутилось еще быстрее. На следующий день Альма с Амброузом отправились на Шестнадцатую улицу, где им сделали дагерротип: их свадебный портрет. Раньше Альма никогда не фотографировалась, да и Амброуз тоже. На фотографии они оказались так чудовищно похожи на себя в жизни, что она поначалу не хотела даже платить за нее. Она взглянула на портрет один раз, и ей захотелось никогда больше его не видеть. Она выглядела намного старше Амброуза. Увидев эту фотографию, незнакомый человек подумал бы, что перед ним мать этого мужчины — крупнокостная, угрюмая, с тяжелой челюстью. Что до Амброуза, тот был похож на голодающего пленника с безумными глазами, привязанного к тому стулу, на котором сидел. Одна из его рук получилась размытой. Волосы выглядели так, будто его растрясли ото сна, полного кошмаров, а волосы Альмы были всклокочены и смотрелись ужасно. Как могла внешность столь не соответствовать чувствам? Эта поездка ужасно огорчила Альму. Но Амброуз лишь рассмеялся, увидев портрет.

— Это же клевета! — воскликнул он. — Что за злая доля — видеть себя совсем без прикрас! И все же я пошлю портрет своим родным в Бостон. Надеюсь, они узнают своего сына.