Происхождение всех вещей

При словах «брачный союз» в сердце и животе ухнуло. Он имеет в виду «союз» в философском смысле или в буквальном? Она замерла.

Амброуз продолжил говорить, хоть по-прежнему не высказывался прямо:

— Полагаю, некоторые люди могут обвинить меня в том, что я польстился на твое богатство. Это абсолютно не так. Я живу в строжайшей экономии, Альма, не только по привычке, но и потому, что предпочитаю так жить. Я не могу предложить тебе богатства, но не намерен и пользоваться твоим. Выйдя за меня замуж, ты не станешь богаче, но и не обеднеешь. Возможно, эта истина не удовлетворит твоего отца, но она может удовлетворить тебя. В любом случае, наша любовь не похожа на обычную любовь, ту, что обычно испытывают мужчины и женщины. Между нами есть что-то еще, что-то более непосредственное, более трепетное. Мне это было ясно с самого начала, и, полагаю, тебе тоже. И мое желание — чтобы мы могли жить вместе, как одно существо, счастливые, радостные и вечно ищущие чего-то.

Лишь позднее тем вечером, когда Амброуз спросил: «Ты сама поговоришь с отцом или это сделать мне?», Альма сложила вместе части головоломки: это действительно было предложение руки и сердца. Точнее, предположение руки и сердца. Амброуз не стал просить руки Альмы, потому что, по его мнению, она, видимо, уже ему ее отдала. Она не могла отрицать, что это так. Она отдала бы ему все, чего бы он только ни пожелал. Она любила его так сильно, что это причиняло ей боль. И потерять его теперь было бы равносильно ампутации. Понять эту любовь было невозможно. Ей было почти пятьдесят лет, а он все еще был молод. Она была невзрачна, он красив. Они знали друг друга всего несколько недель. Верили в разные миры (Амброуз — в Божественный; Альма — в материальный). Но это, несомненно, была любовь. Не просто дружба, а именно любовь. Сомнений быть не могло: Альме Уиттакер предстояло стать женой.

— Я сама поговорю с отцом, — ответила Альма, пораженная и преисполненная радости.

Под вечер она нашла отца в кабинете — тот был погружен в изучение бумаг.

— Ты только послушай, что пишут, Сливка, — проговорил он вместо приветствия. — Вот этот человек говорит, что не может больше управлять мельницей. Его сын — безмозглый игрок — разорил все семейство. А теперь заявляет, что решил выплатить долги и хочет умереть, расплатившись с кредиторами. И это слова человека, который за двадцать лет не совершил ни одного разумного поступка! Какой же шанс, что он исправится теперь?

Альма не знала, о ком речь, кто такой его сын и что за мельнице грозит остаться без хозяина. С ней все сегодня говорили так, будто подхватывали с середины незавершенный разговор.

— Отец, — сказала она, — мне надо кое-что с тобой обсудить. Амброуз Пайк попросил моей руки.

— Хорошо, — отвечал Генри. — Но нет, ты только послушай, Альма, этот дурень хочет вдобавок продать мне и свои кукурузные поля, а еще пытается убедить купить старое зернохранилище на пристани, то самое, что уже, считай, провалилось в реку! Ты его видела, Альма. С чего он взял, что мне нужна эта хромая кобыла, и сколько намерен за нее запросить, даже представить не могу.

— Ты не слушаешь меня, отец.

Генри даже не поднял голову.

— Слушаю, — ответил он, переворачивая листок в руке и внимательно вглядываясь в написанное. — Я слушаю тебя со всем вниманием.

— Мы с Амброузом скоро хотим пожениться, — проговорила Альма. — Не надо устраивать ни праздника, ни торжества, но мы хотим, чтобы все было быстро. В идеале нам бы пожениться до конца месяца. Будь спокоен, мы останемся жить в «Белых акрах». Ты никого из нас не потеряешь.

С этими словами Генри взглянул на Альму впервые с тех пор, как она вошла в комнату:

— Ну разумеется, я никого из вас не потеряю. А зачем кому-то из вас уезжать? Вряд ли этот парень сможет содержать тебя так, как ты привыкла, на жалованье — кем он там работает? — эксперта по орхидеям?

Генри откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и посмотрел на дочь поверх старомодных очков в медной оправе. Она не могла прочесть выражение на лице. Альма не знала, что еще сказать.

— Амброуз — хороший человек, — наконец вымолвила она. — Он не стремится к обогащению.

— Полагаю, в этом ты права, — отвечал Генри. — Хотя его и не слишком высоко характеризует тот факт, что он предпочитает нищету богатству. Тем не менее я уже все продумал, еще много лет назад. Еще когда мы об Амброузе Пайке и не слышали.

Генри встал, слегка неуверенно держась на ногах, и стал высматривать что-то в книжном шкафу за своей спиной. Он достал том, посвященный английским парусным судам, — книгу, которую Альма давно видела на полке, но никогда не открывала, так как английские парусные суда ее не интересовали. Пролистав книгу, он нашел вложенный в нее свернутый лист бумаги с восковой печатью. Над печатью было написано: «Альма». Он протянул ей листок: