Происхождение личности и интеллекта человека. Опыт обобщения данных классической нейрофизиологии.

_{Ad verbum, это свойство имеет прекрасную иллюстративную базу в культуре homo: даже созданные религиозным воображением «боги», имеющие сверхъестественную природу и предполагаемую независи­мость от морфогенеза, наделены таким эволюционным завоеванием, какпоперечноротость;иточнотакже, как шимпанзе, вараны или раки, они имеют концентрацию основных рецепторов в переднем (верхнем) сегменте туловища. Беглого взгляда на изображение Кецалькоатля, Варшравана, Иеговы-Иисуса, Хиненуйтепо, Зевса et cetera достаточно, для того чтобы убедиться, что принцип расположения органа для за­хвата, измельчения, ослюнения пищи в тесном соседстве с основны­ми рецепторами воображение homo аккуратно перенесло с развив­шихся животных и на своих «богов», не рискнув наделить последних чертами, абсурдными с точки зрения... эволюционной физиологии. А his stereotypis caris nemo abnegat etiam nunc, etsi nimio subtilius esset imaginari deum-patrem in iconis (quasi substantiam vetussimam), non transversariorem, sed cyclostomaticum (oricircularem), cum synthesi placodium squamarum mobilium in ore et chondroide ano periorale cum antennis.}

_{(Примерно такая же картина ожидает нас и при рассмотрении у самых разных видов животных принципов конструкции пищева­рительной, дефекационной, половой систем, строения внешних ор­ганов et cetera.)}

_{Прочность стереотипа о «многообразии» животных форм связа­на с объяснимой «местечковостью» наших представлений: все отли­чия, например, бегемота от крысы, а кошки от человека, сегодня ка­жутся homo крайне существенными и чуть ли не фатальными.}

_{Это неудивительно, так как homo, никогда не наблюдавший иных форм и принципов жизни, кроме его окружающих, через так­сономические культы науки и различные классификации приуча­ется видеть «многообразие», отчасти игнорируя фактор родствен­ности всех организмов, и то обстоятельство, что все формы жизни неизбежно «упаковываются» в единый глобальный принцип обра­зования, размножения и умирания. Так, нумизмат, запертый в сво­ей страсти к редким монеткам, видит чрезвычайные и важные раз­личия между сестерцием Марка Аврелия и рублем Брежнева; в его коллекционерском «мире» имеют роковое значение: глубина насеч­ки на гурте, потертости буквочек и царапины, век изготовления, ме­талл, стоимость и т.н. историко-культурное значение.}