Читаем Прогулки по Европе полностью

«Дело в том, – говорит, – что я очень люблю Бродского. Я вам не поручусь, что другие гиды рассказывают о нем столько же, сколько я». Но тут, к сожалению, французские дамы уже стали проявлять мелкие признаки того, что, по их понятию, экскурсоводши не для того находятся на работе, чтобы разговаривать с кем попало. Извинилась и повела всё стадо, куда им положено. А я уж за ними не пошел.

Вышел на пристань, решил: поеду на первом вапоретто, куда бы он ни шел. Выпал вапоретто, возвращающийся в город.

Север Венеции, за вычетом двух-трех размеченных туристских трасс, – особый мир, где даже итальянского языка совсем мало: в основном венецианский диалект (увы, очень плохо понятный).

Вечером занесло на концерт в Сан-Видаль: Вивальди «Le quattro stagioni» – в память об Ecole Normale и о визите в Комаровку к Колмогорову.

Воскресенье. Отправился в универсам Standa (ныне Billa) за едой. Набрал того и сего в корзину, пошел к кассе и зашатался: очередь – просто советская! Что делать?! Разнес всё набранное обратно по полкам и подлез под входной турникет, чтобы выбраться наружу: заметил, что именно так делают венецианцы – свободный проход мимо кассы с пустыми руками «на честность» у них, похоже, не популярен. Остался без еды, зато соблюл гонор: не для того же я в Венеции, чтобы стоять в получасовой очереди.

Бродил. Зашел в San Zaccaria. Проповедь. Так чеканно и просто, что всё до изумительности понятно, как когда-то речь папы у Колизея. О том, что вера первичнее знания: Петр сперва поверил, потом познал. Слушателей почти полные ряды стульев. Но что это? Проповеднику прислуживает южная красотка лет двадцати, в чем-то красном с белым, руки до плеч голые. (Надо, правда, признать, что сам проповедник полностью одет.) Подает ему вино, еще что-то – составляется жертвенная чаша. Улыбается при этом не менее завлекательно, чем официантка на дипломатическом приеме.

После этого на кафедру вылезает какая-то ханжеского вида тетка и начинает руководить всеобщей молитвой. Так что и здесь католицизм не отстает от века.

Закат солнца просидел в кафе близ Гарибальди, у начала Садов (Giardini), прямо напротив роскошных яхт и могучих кораблей.

Понедельник. Потребовался банкомат – и нигде его не видно. Стал искать без всякой географической идеи, абсолютно наугад: налево, направо, прямо, налево – куда нога ступит. И вдруг прямо над ухом: «Андрей! Ты что здесь делаешь?» Оборачиваюсь: Клара Янович. «Да, – говорю, – город маленький!» – «А где Лена?» – «Она не может оставить матерей, им 95 и 93». – «Это что! Вот моей свекрови 101, бодра, с хорошей памятью». Поговорили про память, я пожаловался неосторожно на свою. И тут Клара вдруг останавливается, глядит мне в глаза и с комсомольской прямотой: «Послушай, а ты помнишь ли, как меня зовут? Или стоишь, разговариваешь с кем-то, никак не вспомнишь, с кем?» Вот уж повезло так повезло: помнил!

Рассказала про Аверинцева. Он делал 5 апреля доклад в итальянском сенате по приглашению председателя сената философа Pera. А в конце апреля приехал в Италию снова по приглашению Витторио Страды. Инфаркт произошел 3 мая после доклада в Ватиканском совете, там же. Российский посол Спасский (внук Булганина) всегда очень его ласкал, но тут сказал: 9000 евро на вертолет для его транспортировки у посольства нет. Но дошло до Pera, и тот, как только узнал, немедленно выслал военный вертолет за счет сената для перевозки в Инсбрук.

В музее Correr. Целый зал – монеты дожей, от Sebastiano Ziani (1172-78) до Lodovico Manin (до 1797): 625 лет без единого пропуска (я проверил). Везде имя дожа. Всего их около 80. Не пропущен и изменник Marino Falier. А какие имена! – Dandolo, Contarini, Morosini, Renier, Pesaro, Gritti, Mocenigo, Trevisan, Foscari и т. д. Каждое – это сейчас палаццо, или площадь, или улица, а то и целый канал. В списке дожей фамилии часто повторяются – картина та же, что с династиями посадников в Новгороде. И шесть веков одинаковая форма золотого цехина: справа дож на коленях, слева св. Марк. Приходит в голову та же мысль, что когда-то в лионском музее: хорошо бы запереть Фоменко в этом зале – пока не ответит, кто же и когда всё это выдумал из головы и подделал.

Зайду, думаю, раз уж я оказался на piazza, еще и в San Marco. И что же? – очередь почти до столпа с крылатым львом толщиной в четыре человека!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии