Прогулка заграницей

Мы постили картинныя галлереи и другія обычныя «достопримчательности» Милана, не потому, чтобы я хотлъ снова описывать ихъ, а затмъ, чтобы знать, научился ли я чему-нибудь за двнадцать лтъ. Поздне, съ тою же цлью я постилъ большія галлереи Рима и Флоренціи. Оказалось, что кое-чему я за это время научился. Прежде, когда я писалъ о старыхъ мастерахъ, я утверждалъ, что копіи лучше оригиналовъ. Это было громадною ошибкою. Старые мастера попрежнему не нравятся мн, но теперь я нахожу, что они представляютъ поразительный контрастъ съ копіями. По отношенію къ оригиналу копіи то же, что новенькія, но безцвтныя и аляповатыя восковыя фигуры по сравненію съ настоящими живыми мужчинами и женщинами, которыхъ они имютъ претензію изображать. Въ старинныхъ картинахъ заключается какое-то богатство и мягкость красокъ и тоновъ, что производитъ то же впечатлніе на глазъ, какое смягченный отдаленный звукъ производитъ на ухо. Эти-то именно качества, которыхъ недостаетъ въ современныхъ копіяхъ и достигнуть которыхъ наши живописцы не могутъ даже надяться, и составляютъ главнйшее достоинство старинной живописи. Вс артисты, съ которыми мн приходилось говорить, единогласно утверждаютъ, что эти богатство, мягкость и великолпіе красокъ въ старинной живописи зависятъ отъ времени. Но тогда зачмъ же поклоняться старому мастеру, который ничуть не виноватъ въ этомъ? Почему же не преклоняются тогда передъ старымъ временемъ, которое произвело вс эти достоинства? Быть можетъ, старинная живопись, пока время не смягчило красокъ, была не боле какъ грубая мазня, ржущая глазъ.

Въ разговор съ однимъ художникомъ въ Венеціи я спросилъ, между прочимъ:

— Скажите, пожалуйста, что такое особенное находятъ у старинныхъ мастеровъ? Я былъ въ палаццо Дожей и видлъ цлыя акры плохого рисунка, весьма скверной перспективы и совсмъ неврныхъ пропорцій. Собаки у Поля Веронеза совсмъ не похожи на собакъ, а лошади — это какіе-то пузыри на четырехъ ногахъ; на одной фигур правая нога у человка помщена на лвой сторон его тла; на одной большой картин, гд императоръ (Барбаросса?) изображенъ распростертымъ передъ папою, три человческія фигуры на переднемъ план имютъ не мене 30-ти футъ высоты, если судить до величин маленькаго мальчика, стоящаго на колняхъ какъ разъ посредин передняго плана; принимая тотъ же масштабъ, ростъ папы равенъ семи футамъ, такъ что Дожъ кажется передъ нимъ какимъ-то карликомъ не боле 4-хъ футовъ ростомъ.

— Да, — отвтилъ живописецъ, — рисунокъ старыхъ мастеровъ зачастую плохъ, такъ какъ они не обращали вниманія на мелкія детали. И тмъ не мене, несмотря на плохой рисунокъ, плохую перспективу и неврныя пропорціи, несмотря на сюжеты, которые въ настоящее время не такъ интересны для зрителя, какъ триста лтъ назадъ, въ картинахъ ихъ замчается что-то божественное — нчто такое, что стоитъ выше и вн искусства настоящаго времени, что-то такое, что привело бы въ отчаяніе всхъ художниковъ, если бы они не знали, что достигнуть этого у нихъ нтъ даже надежды, и что поэтому не стоитъ и мучиться надъ достиженіемъ невозможнаго.

Вотъ его подлинныя слова, а говорилъ онъ то, въ чемъ былъ убжденъ, или, скоре, то, что чувствовалъ.

Логическое мышленіе, въ особенности безъ пособія спеціальныхъ знаній, въ данномъ случа не можетъ помочь изслдователю. Заключеніе, къ которому оно неминуемо приведетъ его, въ глазахъ художниковъ покажется совершенно нелогичнымъ. Именно: плохой рисунокъ, неврныя пропорціи, плохая перспектива, пренебреженіе къ соотвтствію деталей, краски, богатство и красота которыхъ обусловлена только временемъ, а не искусствомъ художника — вотъ элементы, изъ которыхъ состоитъ старинная живопись; отсюда слдуетъ заключеніе, что старый мастеръ — весьма плохой живописецъ, что старый мастеръ вовсе даже не старый мастеръ, а только старый подмастерье. Вашъ пріятель художникъ соглашается съ вашими посылками, но опровергаетъ вытекающее изъ нихъ умозаключеніе; онъ попрежнему будетъ твердить, что, несмотря на безчисленное множество всми признанныхъ недостатковъ въ произведеніи стараго мастера, все же есть что-то божественное и недосягаемое и что въ противномъ не убдятъ его никакія разсужденія и доказательства.

И я понимаю это. Есть женщины, въ лиц которыхъ для людей знающихъ ихъ близко есть какое-то невыразимое очарованіе; посторонній человкъ, который будетъ пытаться составить о нихъ себ мнніе путемъ строгаго сужденія, непремнно отвергнетъ ихъ красоту. Глядя на такую женщину, онъ скажетъ: «Подбородокъ у ней слишкомъ коротокъ, этотъ носъ черезчуръ длиненъ, этотъ лобъ очень высокъ, волосы рыжіе, цвтъ лица блденъ, а члены не пропорціональны; слдовательно, женщина некрасива». Но близкій знакомый ея можетъ на это отвтить слдующее, и будетъ вполн правъ: «Посылки ваши вполн правильны, ваша логика безукоризненна, но заключеніе тмъ не мене ошибочно; она — старый мастеръ, она — прекрасна, но только для тхъ, кто ее знаетъ; это есть красота, которая не можетъ быть формулирована, но тмъ не мене она существуетъ!»