Прогулка заграницей

Отсюда мы пошли уже по настоящей пустын. Кругомъ поднимались гигантскіе утесы и валы голой скалы безъ малйшаго слда какой бы то ни было растительности, какой бы то ни было жизни. Морозъ и бури въ теченіе многихъ вковъ съ неустанной энергіей трудились надъ этими камнями и разрушали ихъ, откалывая кусокъ за кускомъ; все подножіе каменныхъ массъ было завалено грудами отколовшихся отъ нихъ крупныхъ обломковъ. Полосы и пятна стараго загрязненнаго снга подходили вплоть къ тропинк, по которой мы шли. Мстность была такъ пустынна, дика и производила такое безотрадное впечатлніе, какъ будто бы самъ Дорэ трудился надъ воспроизведеніемъ ея. То тамъ, то здсь сквозь зіяющіе просвты въ обступившихъ насъ скалахъ, показывались величественные куполы сосднихъ горъ, одтыхъ блистающимъ льдомъ, передъ двственною близною котораго нашъ блый цвтъ кажется чмъ-то грязнымъ, нечистымъ; это чудное зрлище невольно приковываетъ къ себ взоръ и, наполняя душу восторгомъ, заставляетъ забывать все безобразное, все уродливое, чмъ такъ богатъ нашъ міръ.

Я только-что сказалъ, что въ этихъ ужасныхъ мстахъ царили смерть и уныніе — и былъ неправъ. Въ одномъ изъ самыхъ печальныхъ, самыхъ непривтливыхъ и безплодныхъ уголковъ, гд лежали самыя мощныя скопленія всякихъ осколковъ, гд старый снгъ мстами покрывалъ тропинку, гд дулъ самый сильный втеръ, гд общій видъ былъ самый печальный и безотрадный, именно тамъ, гд всего трудне было ожидать найти что-либо ободряющее, тамъ-то я и нашелъ одинокій кустикъ цвтущихъ незабудокъ, которыя вовсе не имли печальнаго вида, а, напротивъ, весьма бодро и граціозно поднимали вверхъ свои голубыя звздочки — единственный предметъ, радующій и ободряющій путника въ этой безотрадной пустын. Казалось, он говорили: «смлй! Разъ мы здсь, теб нечего бояться». Полагая, что этотъ кустикъ заслуживаетъ лучшаго, я выкопалъ его съ корнемъ и послалъ впослдствіи въ Америку одному своему пріятелю, который будетъ заботиться о немъ за то, что онъ такой маленькій, вынесъ такую тяжелую борьбу и своимъ присутствіемъ пытался скрасить эту безотрадную мертвую альпійскую пустыню.

Мы зашли позавтракать въ маленькій, но прочно построенный трактирчикъ подъ названіемъ «Швирепбахъ». Онъ пріютился на самомъ уединенномъ изъ поднимающихся пиковъ. Окутываемый облаками, обмываемый дождемъ и снгомъ, терзаемый бурями, проносящимися на этихъ высотахъ чуть ли не каждый день, онъ представляетъ единственное обиталище во всемъ проход Джеміи.

Отсюда начинается уже настоящее альпійское путешествіе со всми его ужасами. Отсюда уже рукой подать до снжныхъ массъ Большого Альтеля, купающаго въ небесахъ свою вершину и точно подзадоривающаго насъ къ восхожденію. Воспламененный этою мыслію, я тотчасъ же ршилъ запастись необходимыми проводниками, веревками и прочимъ, и совершить это восхожденіе. Приказавъ Гаррису идти къ содержателю трактира и подготовить съ нимъ все необходимое, я тмъ временемъ прилежно занялся чтеніемъ, желая узнать, что собственно изображаетъ изъ себя это прославленное лазаніе по горамъ, и какъ за него слдуетъ приняться, такъ какъ во всемъ этомъ я былъ полнйшій невжда. Открывъ книгу мистера Гинчлифъ «Лтніе мсяцы въ Альпахъ» (изданіе 1857 г.), я остановился на отчет о восхожденіи его на Монтрозу. Отчетъ начинался такъ:

«Вечеромъ, наканун серьезной экспедиціи, чрезвычайно трудно сохранить спокойствіе».

Чувствуя себя черезчуръ уже спокойнымъ, я принялся расхаживать по комнат, стараясь возбудить въ себ волненіе; но слдующая фраза изъ книги о томъ, что путешественникъ долженъ встать въ два часа ночи, значительно охладила мой пылъ. Однако же, подбодрившись, я сталъ читать дале, какъ мистеръ Гинчлифъ, одвшись при свт свчи, «вскор былъ уже внизу, среди хлопотавшихъ проводниковъ, которые закупоривали провизію и длали другія приготовленія къ выступленію», и какъ онъ посмотрлъ на ясное холодное небо и увидлъ, что…

«Все небо горло звздами, которыя казались гораздо боле крупными и яркими, чмъ сквозь густую атмосферу, окружавшую обитателей низменностей. Он казались точно повшенными на темномъ свод небесъ и проливали мягкое, волшебное сіяніе на снговыя поля, около подошвы Маттергорна, чудовищный пикъ котораго высоко поднимался къ небу, и какъ бы пронзая Большую Медвдицу прямо въ сердце, былъ увнчанъ діадемою ея чудныхъ звздъ. Глубокая тишина ночи нарушалась только отдаленнымъ шумомъ сбгающихъ съ высокаго плато ледника св. еодула потоковъ и бушующихъ въ скалистыхъ ущельяхъ, пока не пропадутъ въ лабиринт Горнеровскаго ледника».