Прогулка [СИ]

Она быстро перечислила все, что нужно закрыть-выключить-проверить. Хлопнула дверь, за которой взвыл ветер, терзая двери подъезда. И Кира осталась одна, с воспоминаниями. Такими прекрасными.

А еще он сказал, скоро снова увидимся. Не просто увидимся, потому что да, на уроках они увидятся, а — снова. Значит, еще раз будет свидание.

Кира босиком пробежала к книжному шкафу, глазами нашла золотые буковки на темно-желтых корешках подписного издания. Вытащила один том и раскрыла содержание, разыскивая тот самый рассказ. «Легкое дыхание».

От книги ее оторвал телефонный звонок.

— Заболела, что ли? — сварливо поинтересовалась Ленка, — десять минут назад должна была позвонить. Опоздаем же!

— Да, — рассеянно отозвалась Кира, все еще в той, другой жизни, где случились события не слишком понятные, пронзительно трагические, связанные со смертью и темными, тяжелыми отношениями мужчин и девочки, — угу, да.

— Чего да? Ты собралась?

— Лен. Я ко второму, — Кира переминалась, торопясь вернуться, перечитать еще раз.

— Отлично! Щас зайду. У меня тут такое! Упадешь.

Кира упадать не хотела, но Ленка уже бросила трубку. Прибежала минут через пять, топчась в прихожей, расстегивала длинную курточку, нагнулась, расшнуровать сапожки. И красная, торжествующая, выпрямилась, поднимая глянцевый пакетик, блестящий иностранными надписями.

— Тадам-папам! К нам вчера дядька приходил, в гости. Ну, дядя Вовка, который стармехом ходит, на рыбаках. Он из рейса вернулся недавно. Ой, говорит, пропустил день рождения племяшки. Но говорит, помню-помню! Вот смотри, чего мне привез. Народ в художке а-фи-геет!

Ленка бережно вытащила из пакетика черную кожаную коробку с бронзовой застежкой, поколдовала над ней, раскрыла, снимая крышку. И показала Кире цветную радугу карандашей с яркими одинаковыми остриями.

— Сейчас, у меня тут… — на ходу полезла в школьную сумку, вытащила свой альбом для зарисовок, фукая на пушистые волосы, которые свешивались, мешая. Бухнулась на диван, раскрыла на чистом развороте.

— Ну? Говори, чего хочешь?

Кира закрыла книгу. Села рядом с Ленкой на неубранную постель. Белый широкий лист ждал, обещая волшебство, и Ленка ждала, касаясь пальцем цветных новеньких карандашей с золотыми надписями. Альбрехт Дюрер, гласила каждая иностранными буквами. Кира вспомнила портрет в энциклопедии — красивый мужчина с золотыми вьющимися волосами, такие, наверное, будут у Мичи, если он перестанет их стричь. Очень хотелось попросить Ленку нарисовать его, Мичи. Или себя с парой драконов на витых цепях с каменьями. Но это все из тайны Киры. Лучше не рисковать.

— Розу? — предположила Кира, усаживаясь так, чтоб Ленкин локоть не мешал смотреть.

— Розу, — согласилась та, вытаскивая карандаш цвета темной крови, — ахренительную получишь розу!

Острый кончик быстро двигался по бумаге, оставляя не слишком яркий след, Кира следила с некоторым разочарованием, думая мудро, вот, такие с виду прекрасные, а рисуют — так себе. Ленка чертила, трогала линии пальцем, растушевывая, вытаскивала зеленый и черный карандаши, ахала, поднося к губам и нежно целуя. А потом, оглядев рисунок, вытащила из отдельного пенальчика в той же коробке тонкую кисть с прозрачным резервуаром, как у старых чернильных ручек. Снова спела свое:

— Тадам-папамм!

И вдруг тонкие линии под кистью поплыли, становясь яркими, нежными, сплетая оттенки и делая розу совершенно живой.

В несколько штрихов Ленка дорисовала прозрачный стакан, наполненный водой, стебель встал наискосок, преломляясь. И под кистью вода ожила, казалось, наклони рисунок, она качнется к стеклянному краю.

— Это акварельные карандаши. Лучшие в мире. Мне прям страшно подумать, сколько Вовка в эту коробку вбацал. Наверное, три пары джинов можно купить. Блин, я их носить никуда не буду. Спрячу и буду только дома рисовать. Запрусь. И…

Кира осторожно вытащила один из карандашей, зеленый, как майская трава. Повертела, отдавая в нетерпеливо подставленные ладони подружки. И вытащила другой, который прятался в самом углу, притиснутый к черной стенке.

— О! — сказала Ленка, — афигеть. Я даже не знала, что такие делают. Поглянь.

На другой лист легли линии, прямые и волнистые, потом штрихованная полоска. Кисточка тронула цвет, и он из темно-желтого стал вдруг сочным, бронзовым, с тяжелым драгоценным блеском.

Карандаши, прозвенело в голове очарованной Киры. Карандаши! Кто говорил ей это слово и когда? И — зачем?

— Щас, — пела Ленка, — к нему, вот поглянь, только этот.

Плотно к бронзе легла полоса черной штриховки, густая, будто бархатная смола.

— Угольный, — торжествующе объявила Ленка, снова заводя свое — афигеть! Я, блин, таких классных не видела даже, не то что в руках! Тут три черных, этот совсем ночь ночная.

— Лен… Подари, а?

Ленка подняла удивленные карие глаза. Моргнула, соображая.

— Два только, — поспешно поправилась Кира, — эти два. У тебя вон сколько. Тридцать шесть, да? Написано.

— Кирюша, ты чего? Ну, мне они реально нужны, а тебе? Ты же и рисовать не умеешь. Глаза, что ли, подводить? Нет, — решительно закончила Ленка, — не подарю.

— Мне очень надо!