Прогулка [СИ]

Он медленно кивнул, не отводя пристального взгляда светлых глаз. И Кира видела, уже снова смотря на него без неловкости, он не врет, и правда верит. И скажет сейчас, почему.

— Вижу. Потому что я тоже хожу между мирами. Но в этом ты — девочка. И мне это очень нравится, Кира. Смотри.

Он снова принял в руки ее чашку и Кира послушно склонилась, касаясь ухом его щеки.

— Вот, и вот тут.

Голос понизился до шепота, а шепот протекал в самое ухо, потому что губы трогали его, и еще язык — трогал мочку. Кира закрыла глаза, ей стало неважно, что там показывала чашка. Губы шептали — скуле, шее под ухом, уголку ее рта. А потом слова ушли, остались лишь прикосновения, легкие, на шее, в вырезе платья, потом — на ее полуоткрытых губах. И был поцелуй, сначала легкий, как бабочка, потом нежный и настойчивый, а после — долгий, совсем настоящий, уверенный, очень глубокий, так что Кире, обмякшей на стуле с запрокинутой головой и полуоткрытыми губами, казалось — его язык, виясь, проникает через легкие, через желудок, полный щекотных касаний, сразу туда, в самый низ живота, трогая все изнутри.

— Кира, — сказал шепот снова словами, — Ки-ра. Чудная моя девочка. Моя?

— Да…

Ей казалось, никогда не сумеет встать, потому что все расплылось и ниже губ растаяло, будто она снегурочка и прыгнула через костер. Но он поправлял ее волосы, бережно убирая за уши тонкие прядки, вел руками по плечам.

— Нам пора. Время.

— Да.

Ей вдруг захотелось поднять руку, как на уроке, попроситься, а можно я сегодня ничего уже не буду говорить, Вадим Михайлович? Но вместо этого она сделала другое. Поправила косу и встала, крепче удерживаясь на ослабевших ногах.

— Конечно, Мичи. Не будем Максимыча подводить. Поехали.

22.06.16

Теперь она лежала, ошеломленная внезапным своим богатством, с некоторым стыдом вспоминая предыдущие вечера и ночи, когда мыслей у нее было всего лишь о том, как посмотрел, как повернулся, проходя мимо. Эти сокровища потускнели в свете новых. Был поцелуй. Разговоры. А как он слушал, когда она — Кира, пыталась что-то сказать, переводя на скудный человеческий язык свой внутренний космос. И кивал, хотя сама она прекрасно понимала, нет у нее слов, а те что есть — бледны и не подходят. Но он слушал.

Киру волновало это почти так же, как поцелуй, или просто он был настолько восхитительным, настолько великолепным, что и думать о нем можно лишь искоса, щурясь, как на яркое солнце, которое вдруг оказалось на расстоянии губ.

Как прекрасно, что у него есть имя, для нее, и оно не просто ласковое прозвище. Мичи — тропа. Конечно, это тропа к солнцу. Он сам — солнечная тропа.

Думать это было так, будто снова и снова целовать его губы.

Кира лежала тихо-тихо, притворяясь — все еще спит, в надежде, что мама уйдет раньше, и можно будет еще полежать, не расплескивая драгоценных воспоминаний, не выходя из них в обыденную утреннюю жизнь. Даже возвращение домой, которого она стесненно боялась, потому что понимала, им нужно быть осторожными, и не могла эту осторожность вплести в торжествующую песнь дня, вышло прекрасным.

Они ехали уже в полной темноте, машина качала их тени и голоса, кидала свет фар, сперва на асфальт, потом на проселки, потом снова на асфальт трассы, переходящей в городское шоссе. И Кира не успела попроситься где-нибудь выйти, пока они далеко от дома, а внутри уже щекотал страх, темно, как добежать, когда Вадим сказал, сворачивая в жилые кварталы:

— Я заеду сбоку, где старая школа, машину оставлю и тебя провожу, до угла дома.

— Там близко, — заторопилась Кира, поправляя волосы, — я там сама могу. Мичи.

Но он покачал головой, показывая в свете фонарей твердый профиль.

— Нет уж. Мало ли что. И потом, я хочу с тобой немного пройтись. Не волнуйся, нас не увидят. Погода испортилась, кто там сейчас.

И правда, после благостного солнечного дня в ночи задул резкий ветер, мокрый, с каплями и комками снега. В нем кроме Вадима и Киры не было никого, лишь деревья, под порывами ветра бросающие в темноту длинные ветви. Они быстро дошли, и на углу, где темно, Вадим еще раз прижал к себе Кирино пальто, нашел в капюшоне ее лицо, трогая губами нос и глаза.

— Беги, королева Кира. Скоро снова увидимся.

* * *

— Ты долго собираешься валяться? — мама заглянула в двери, взбивая освобожденные от бигуди волосы, — у вас что, нет первого урока?

— Нет, — радостно соврала Кира, благодарная за подсказку, — я позже выйду, на час.

— Лучше бы вообще сидела дома, — внезапно согласилась мама от зеркала, — слышишь, что на улице творится?

Только сейчас Кира прислушалась к грохоту и вою ветра. Села, отталкивая босыми ногами одеяло.

— Ого!

И сразу пожалела, что соврала маме. В такую погоду нужно скорее выбежать, чтоб не пропустить буйство. Пусть треплет, и может быть, уронит и покатит.

— Терпеть не могу, — мама быстро ходила по коридору, собираясь на работу, — как же не повезло нам с квартирой, вот жили бы на Южном берегу. Или где в средней полосе. А тут постоянно ветродуй. Не с моря, так со степи. Такая гадость. Ладно, я ушла, не забудь…