В последней тетради высунулся из серединки уголок вырванного листа, Кира быстро вынула его, складывая пополам и еще раз пополам, оглядываясь на голос мамы, сунула в ящик письменного стола, поглубже. Под рукой загремели, перекатываясь, разнокалиберные карандаши.
— И был один художник. Молодой совсем, а потом он был у нас городским архитектором, между прочим. Нарисовал мой портрет, очень красиво. Акварелью. Витя. Его звали Витя, а сейчас Виктор Максимович. Так вот Витя говорил, что я красивая, как итальянская графиня.
Голос удалялся и приближался. Потом внезапно совсем близко сказал в комнату:
— Удивительно. И в кого ты у нас такая… такая вот. Отец твой красавец писаный. И на меня совершенно не похожа. Нина, что с пятого, мне вчера говорит, ой, какая Кира у тебя хорошенькая девочка, а я ей — да что в ней хорошенького?
Мама засмеялась и снова исчезла. Шаги стали звонче. Обутая, она быстро собирала всякие мелочи, шла в кухню за поставленными в вазу астрами.
Совсем на пороге остановилась и сурово напомнила:
— Будешь уходить, все проверь. Газ и воду, утюг. Не дай Бог что случится, а дома никого. И в девять чтоб…
— Да, мам. Мы раньше, как только свет уйдет, мы домой.
— Художник, — снова фыркнула мама. И ушла, крепко и коротко хлопнув дверью.
Кира запела, кружась по комнате и растрепывая длинную косу. Расплела и поднимая волосы руками, всмотрелась в зеркало. Вздохнула, бросая по плечам длинные пряди. Мама, конечно, права. Совершенно Кира никакая. Волосы серые. Глаза серо-зеленые, лягушачии какие-то. Грудь маленькая совсем. Лицо? Просто какое-то овальное лицо. Еще и нос широкий, почти картошкой. Нет, чтоб маленький, прямой, с ровным кончиком.
Халат мешал и она, сперва задернув шторы, сняла его, кинула на диван, разглядывая теперь Киру в белом лифчике и голубых трусах с бледно проштампованной бабочкой на боку.
Лифчик некрасиво топорщился великоватыми чашечками, и лямочки, Кира присмотрелась, сводя брови, кажется, затерлись по блестящему дешевому атласу. Расстегнув пуговки на спине, сняла его. Стянула трусики, те упали, щекоча колени. Кира, искоса глядя в зеркало, переступила ногами, чтоб свалились совсем. И, чувствуя под ступней мягкое, снова страдальчески свела брови. Совсем непонятно, есть ли хоть что красивое в ней. Ну, фигура, талия есть. Ноги так себе, коленки торчат. Живот хорошо, гладкий и плоский. Кира его втянула, чтоб вовсе прилип к позвоночнику. Но внезапно глянула на лицо с надутыми щеками и сжатым перекошенным ртом, с шумом выдохнула, сердясь. Угу. В одном месте убыло, в другом прибыло, как тетя Вера говорит.
В двери постучали. Потом звякнули коротко. Кира, ахнув, рванулась к дивану, топчась, одновременно стала напяливать халат и совать ногу в трусики, не сумела, пихнула их под диван. И пошлепала в коридор, туже затягивая пояс халата, чтоб чувствовать себя более одетой.
— Кирочка, а мама де? — сладко спросила соседка, уже суя в руки газетный сверток, весь в пятнах, — она копчушек просила, так Петя принес, и всего три рубля две рыбки, а глянь, какие большие, и пахнут, м-м-м…
— Мамы нет. У меня нет денег, теть Марина.
— А ничего, — закивала начесом соседка, муж которой трудолюбиво таскал с консервного завода все, что там консервировалось, — потом и отдадите. Еще мясо криля есть, но там брикет, шесть кило, — она печально осмотрела фланелевый халат с линялым воротником, — вам то много, если тока с людями на работи Таня договорится. Хороший криль, укусный. Салатики можно. И так покушать.
Когда соседка, наконец, ушла, Кира вернулась в комнату, скорее надела белье, снова затянула поясок халата, и вспомнив, кинулась к столу, вытащила из ящика смятый листочек. Разгладила, укладывая на полированную столешницу.
— Московское время шестнадцать часов десять минут, — бодро напомнило радио в кухне.
Среди почеркушек шариковой ручкой вырисован был профиль. Мужской, с короткими надо лбом вьющимися волосами. Глаз, прикрытый тяжелым веком, тень улыбки на твердой щеке. А ниже — карикатурно маленькая фигурка с гантелями в тощих ручках с большими кулаками. Вокруг были еще фигурки. Классная Элеонора Гавриловна, в кримпленовом торчащем платье с крупными цветами, географичка Зося, в виде старой черепахи с длинной морщинистой шеей и криво посаженными на две точки носа огромными очками. Физик Константин Павлович, в исполнении Ленки круглый, как шар, в костюме, исписанном формулами, и с шариком лысой головы, плотно усаженной на покатые плечи.
Она рисовала их на уроке химии, прячась за спины сестер-близняшек Оли и Хели, вот не повезло девочкам девятого А, у них сразу две королевы, высокие, грудастые, с пышно взбитыми короткими стрижками. Каштановой у Ольги Канапкиной, и светло-русой у Хельги Канапкиной. Сестры не были копиями друг друга, но похожи сильно. И обе красавицы, совсем прямо взрослые. Спортивные, длинноногие.
Когда прозвенел звонок, Ленка хотела листочек выбросить, но Кира дернула его к себе, суя в тетрадку. Сказала, маме покажет.