Настроение испарилось, изгнанное беспокойством, Кира понимала, скорее всего, глупым, ложным. Но понимая, знала, придется вернуться. И не привычно медленно, с удовольствием ступая усталыми ногами и слушая плеер. А как можно быстрее, ругая себя за глупость.
Вот когда нужен кто-то еще. Позвонить домой, а после снова гулять.
У дома она все же заскочила в магазин, хватая в пакет батон и поднывая от нетерпения рядом с медлительной продавщицей — очкастой, но с зубами через один в накрашенном рту. На углу, смеясь над собой, тоже остановилась — снять драконьи позы котов, пугающих друг друга заунывными воплями и грозно изогнутыми хвостами.
Тяжело дыша, пролетела длинный, почти пустой двор, кивнула тете Тане, собирающей мисочки после ужина дворовых кошек. У своей двери, ковыряя ключом, прислушалась, стукая сердцем.
Внутри кто-то разговаривал. Невнятно и не скрываясь. Замолкал, видимо, слушая, потом кидал ответную реплику. Женский, кажется, голос.
— Кирочка, здрастуй! — за спиной прошаркала по ступеням соседка.
Кира пробормотала невнятное, и пока та возилась у почтового ящика, скорее открыла дверь. Чтоб не одна, с этим голосом.
— Да, да, Олечка, — согласилась мама.
Кира видела ее бедро в цветном халатике и ногу в шлепанце. Мама сидела боком на тумбе, покачивала ногой. Прижимала к уху трубку, желтую, как яичный желток. Кире ужасно нравилось — у всех телефоны белые или черные, а у них обтекаемая блестящая коробка с круглым диском — желтая.
— Да, — снова сказала мама, кивая дочери накрученной на бигуди головой.
За спиной загремел почтовый ящик и шаги соседки прошуршали обратно, считая степени на второй этаж. Кира дернулась, оглянуться, ощущая себя разрезанной пополам временной границей. Будто лицо и вся передняя часть с рукой, опущенной под тяжестью портфеля, принадлежали прежней Кире, совсем еще девочке, что вернулась из школы. А другая рука, вцепившаяся в дверную ручку, спина и джинсовая задница, затылок с подколотыми длинными волосами — Кире нынешней, только что кивающей соседке.
— Олечка, у меня там кипит, — морщась, прервала собеседницу мама. И, быстро попрощавшись, соскочила с тумбы, легко, как девочка. Так же быстро снимая с головы железочки бигуди, разглядывала в полутемном зеркале блестящее от крема лицо.
— Ты чего растрепалась вся? Гнался кто-то? Эта Ольга, вечно звонит, когда я занята. Руки вымой, ну почему я должна напоминать все время? Там каша и мясо в чугунке. Я скоро ухожу, у тети Веры сестра приехала, надо повидаться. Ты, конечно же, не пойдешь? Тетя Вера обижается.
— Нет, — отозвалась Кира уже из комнаты, бережно, как стеклянный, ставя на диван потертый портфель и рассматривая свою руку, как чужую. Сознание мучительно расслоилось, и одна его часть, та, сильная, которая хранила Киру от воспоминаний о прошлом, неумолимо утекала, истаивала, уходя за спину, как вода стекает с плеч по бедрам и коленям, потом щекочет ступни, и вот ее уже нет, остались капли на быстро высыхающей горячей коже. Не высохла одна капля, засела в мозгу, беспомощная, годная лишь на то, чтоб отражать происходящее, которое из забытого прошлого стало вдруг реальным настоящим. Отражать, но не влиять и даже не комментировать, помогая заново пережить. Лежала, влажно переливаясь, где-то за лбом, в центре головы, напоминая Кире — ты выживешь.
Выживу?
Страх заданного самой себе вопроса стал последней репликой диалога Киры и Киры. После него она осталась одна.
Глава 15
Как хорошо, что мама уходит. Можно сесть и спокойно разобраться, что к чему, а еще позвонить Ленке, вдруг получится погулять. Туда. Где он со своей собакой.
Кира стащила школьное платье вместе с расстегнутым передником. Бросила комок на диван, надела фланелевый халат в дурацкие оранжевые цветы по синему фону. Подпоясалась туго, не вздохнуть. И становясь перед узким зеркалом, придирчиво осмотрела себя. Мама ходила по коридору, бросая реплики, на каждую Кира отвечала, погромче, чтоб слышно через дверь. Угу. Да, мам. Хорошо.
— Если пойдешь гулять, купи молока. Я рубль на столе там. Но чтоб уроки сделала! Все. Эта еще твоя Лена. Вообще, я не понимаю. Взяли привычку. Каждый день куда-то.
— Угу. Да, мам. Хорошо. Мы не каждый. У Ленки этюды. Мы до набережной только. Ненадолго.
— Тоже мне, художник. От слова худо.
Мама распахнула двери в комнату дочери. Встала в проеме, одергивая на боках блестящую кофточку с вышивкой на груди.
— Ну как? Мне идет?
И повернулась, не дожидаясь ответа. Клонясь, приблизила лицо к зеркалу в коридоре. Через помаду, делая паузы, продолжила:
— Вот я… в шестнадцать… За мной курсанты из… мореходки бегали. Двое… подрались даже. Попали… на эту, как ее…
— Гауптвахту, — подсказала Кира, вытаскивая из портфеля истрепанные библиотечные учебники и стопку тетрадей — бледно-розовых и бледно-голубых, с надписанными обложками. Тетрадь по алгебре, ученицы 9-А класса, средней школы?18, Василевской Киры. Тетрадь по русскому языку. Тетрадь по химии.