Прогулка [СИ]

В машину сел не сразу. Встал, заслоняя Киру, прикурил и минуту стоял, поднимая и опуская руку с дорогой сигаретой. Когда собеседники скрылись за хвойными ветками, выбросил недокуренную сигарету, хлопая дверцей, уселся, блестя Кире веселыми глазами.

— Шабаш, моя королева, дела поделаны, можно гулять. Соскучилась?

— Я читала.

Он рассеянно кивнул, разворачивая автомобиль. По капоту проехали мягкие ветки.

— А они кто, Мичи?

— Неважно. Это не королевские дела, Кира. А мои. Хочешь магнолию? Поехали, я тебе подарю целое дерево любоваться. И один цветок заберешь с собой.

— Не надо с собой, — печально сказала Кира, — а то врать же придется. А я и так. Уже.

— Понимаю.

Он говорил так же весело, отрывисто. Машина быстро катила мимо залитых солнцем склонов, увенчанных скалами и соснами.

— Можем все прекратить. Если тебе надоело врать маме и подружкам.

От весело сказанного Кира задохнулась, ловя ртом пустоту вместо воздуха. Ей стало вдруг непереносимо страшно. Перед глазами издевательски развернулось ближайшее будущее, которое в понедельник уже случится, если так. Он пройдет мимо, в школе, своей мягкой походкой, такой же как всегда, вежливо-равнодушный, и за внешним равнодушием будет стоять внутреннее. Чужой ей. Не Мичи. Физрук Вадим Михайлович.

(страх, Кира. Вот он — страх).

— Нет, — сказала взрослая Кира, сидя перед монитором и глядя в пустоту белого экрана, полного воспоминаний, — не этот страх. Будет другой.

— Нет, — сказала Кира в машине, сердясь до злых слез и краснея, — с ума сошел, да? Я тебя люблю. Понял? Останови. Дай. Выйти дай!

Она выкрутила ручку на дверце. Вадим затормозил на пустынной дороге, подал машину к обочине.

— Ты куда? Через полчаса приедем в Коктебель, там погуляем нормально.

— Пусти!

Он выскочил, огибая машину, рванул дверцу и поймал сердитую Киру, притискивая к свитеру, обхватил руками, настойчиво ловя губами ее губы.

Молча топтались, а потом она сдалась. Целовались так самозабвенно, что у нее подкосились ноги и закружилась голова.

— Пустить? — шептал Вадим, отпуская ее и снова подхватывая, — ну? Пустить?

— Нет. Я люблю тебя.

Он не рассердился на то, что она говорила, и Кира в упоении повторяла снова, как только ее губы отрывались от мужских:

— Я тебя люблю. Мой Мичи. Люблю.

— Точно?

Наконец, она выдохнула, качнувшись, встала сама, и поправляя распущенные длинные волосы, прокашлялась.

— По-дожди, — попросила, держа его ладонью на расстоянии, — а то я снова. Подожди, я скажу.

Он кивнул, внимательно глядя светлыми глазами.

— Люблю. Не так говорю, чтобы просто, ой, люблю. Я объяснить хочу. Чтоб ты понял. Если люблю. То я все для тебя. Понимаешь? И врать сколько угодно. Все-превсе! А ты мне — прекратить. Будто я совсем дурочка, и всего боюсь.

Он покачал головой, освещенной бронзовым солнцем. Убрал с груди ее руку и мягко прижал к себе, покачивая.

— Есть вещи, королева Кира, которые не сделаешь даже из любви. Рано тебе еще знать это. Но все равно спасибо. Никто и никогда не любил меня так. Так сильно.

— Нет таких вещей, — упрямо возразила она, — если любишь, значит, совершенно все. По-другому нечестно.

Она умолкла, вдруг подумав, он ведь не сказал ей, что любит. Много чего говорил, но не это. Вот и первая вещь, поняла она, согреваясь в его руках, если любишь кого-то, то не взамен на такую же любовь. А просто любишь.

— Давай не будем сейчас об этом.

Он будто прочитал ее мысли, но через секунду Кира с облегчением поняла, это не извинение, прости, ты любишь, а я нет. Это он о жертвах и испытаниях. И согласилась, радуясь тому, что у нее впереди тысяча способов доказать ему свою любовь:

— Не будем.

А еще, думала, снова усаживаясь в теплую машину, мне все равно счастье. Он хочет быть со мной. Ему со мной хорошо. Может быть, он тоже любит, но почему-то не хочет сказать. Когда поймет, как сильно я люблю его, тогда и скажет, потому что я никуда не денусь, и пусть ему будет спокойно. Я теперь навсегда его Кира.

Кира в машине с нежностью посмотрела на красивый профиль, радуясь новому слову, рисующему прекрасное будущее. Навсегда.

Кира перед монитором вздрогнула, ударенная сказанным словом, определившим прошлое и протягивающим щупальца в будущее, пытаясь достать ее и теперь. Навсегда.

Навсегда его Кира.

Глава 25

25.06.16

Кого же я оберегаю, думала Кира, медленно совершая привычные домашние дела. Оставив на мониторе папку со списком свиданий, зимних, весенних и всего одним летним, к которому все и шло, она машинально делала что-то, такое знакомое всем женщинам, хранительницам очага, то, что будто бы происходит само собой, пока женщина хранит очаг, и только если она замирает, опуская руки — болезнь, срочные дела, отъезд — тогда и видно, сколько всего делали они, эти руки, мимоходом, такого, вроде бы, незаметного.