Решив уже: "всё хватит с меня!", и почти дойдя до дома паломника, усовестился, вернулся назад и достоял вечернюю службу.
"Хорошо, хорошо то как здесь! И воздух как весной, а ведь февраль ещё!" – думал Алексей Петрович, неторопливо шагая к месту ночлега. Телефон вздрогнул когда он уже вошёл в здание, – "надо же, милая, и как ты до конца службы дотерпела?" Алексей остановился, чтобы написать "развёрнутый" ответ на сотый уже за сегодня вопрос: "ты как?"
–А что за пожар?
Послышался громкий вопрос за углом. Видевший какое-то зарево, когда в полуобморочном состоянии выполз из храма, Алексей Петрович прислушался. Какая то тётя, по видимому из местных, тут же, начала рьяно выдавать информацию:
–Частный дом сгорел. Новый, большой, хороший коттедж. А уже известно("Откуда?" – офигел Алексей Петрович), что там собрались какие-то сатанисты, что-то говорят, там у них не так пошло, вот и погорели. Говорят все сгорели. Заживо. Охохо. И как они, всё не угомонятся то. Двадцать лет уже их "колбасит"…
––
–Жанночка, мне Санёк звонил, – вкрадчиво завёл разговор Алексей Петрович, пристроившись рядом с увлечённо рисующими в "четыре руки" девочками.
–И? – напряглась жена, только что, увлечённо-старательно, то высовывая кончик языка, то прикусывая нижнюю губку, рисовавшая какую-то деталь.
–Они, там, на работе, хотят небольшой "сабантуй" по поводу восьмого марта, хотят, чтобы ты пришла, говорит, все будут очень рады…
–А сам он мне позвонить, конечно не мог, потому что, сразу "получит от ворот поворот". И ты, тоже, специально, дождался, чтобы Олечка была рядом и я…
–Мама! Соглашайся! – радостно захлопала слабенькими худенькими ладошками дочь, – соглашайся, мамочка, сходи! Ты же тогда: оденешься красиво, причёску сделаешь, накрасишься! Мммм! – как будто откусив сладкого, закатила ярко-синие глазки девочка, – красивая такая будешь!
–А сейчас! – Жанна улыбаясь погладила жиденькие, заплетённые в "мышиный хвостик" волосы Олечки, – а сейчас, мамочка что, не красивая?
–И сейчас ты красивая! А я хочу, чтобы ты была, ещё, ещё красивее!…
–Ну всё, я пошла! – сжав кулачками ручку "парадно-выходной" сумочки, решительно, как перед прыжком в холодную воду, выдохнула Жанна.
–Мамочка, ты принцесса, – величественно, как с трона, изрекла "царскую милость", сидящая в инвалидном кресле изувеченная врождённой болезнью девочка.
"Действительно, принцесса", – залюбовался на свою жену Алексей Петрович, – "ну вот попробуй скажи, что ей уже сорок!"
–Ну, ладно уже вам! – засмущалась и раскраснелась как подросток Жанна, – не смотрите на меня так, а то я сейчас расплачусь и макияж придётся заново делать!
–Не будем! Не будем! – хором загорланили муж и дочь.
–Ну вот и хорошо, – облегчённо рассмеялась женщина, – спать ложитесь пораньше, меня не ждите, хотя может я пораньше…
–Нет!!! – снова хором.
–Ну, ладно, как скажете… Алёша, если что, звони…, если я вдруг не услышу("можно подумать, ты хоть на секунду телефон куда-то от себя…" – иронично подумал про себя Алексей), то позвонишь Саше или Соне… ну, всё, пошла, – чмокнув обоих в щёки и мимоходом размазав, попытавшись стереть, на них помаду, выпорхнула из квартиры…
–Папочка, – тихо-мечтательно прошептала смотрящая в потолок Олечка.
–Ммм? – промычал уткнувшийся носом в её плечико Алексей Петрович.
–Помнишь, как мы Пасху в Почаеве были? Мама тогда, такая счастливая…, и баба Ганя…, и как они обе в аэропорту ревели, смешные такие…, и сейчас, баба Ганя, каждый раз, как по скайпу с нами, так сначала такая радостная, а потом ревёт, смешная такая! Я ей говорю, можно же, хоть каждый час созваниваться, чего ты ревёшь? А она на меня рукой машет: "ничего ты не понимаешь", глупенькая такая…, жаль я в этом году Пасху уже…
–Нет! Доченька нет! – вскинулся Алексей и посмотрев в переполненные неземной печалью глаза дочери, повалился лицом на постель вздрагивая от рыданий.
–Не плачь, папочка, не надо, мне совсем не страшно, – тихонько погладила девочка по голове своего отца, – я вот только об одном тебя попросить хотела…
–Всё, что угодно, моя родная, всё что угодно! – жадно впился взглядом в лицо смотрящей в потолок Олечки Алексей:
"Если скажет: вырви своё сердце и отдай мне – на, Доченька! Всю кровь, до последней капли – на, Доченька!"
–Не сердись на маму, – помахав перед своим лицом, светящимися от худобы пальчиками, отгоняя его протестующие слова: "моя родная, на нашу мамочку, да как я могу?", продолжила, – ты и сам боишься себе в этом признаться, но уже начинаешь сомневаться в том, что она тебя любит, потому что превознёс её в своём сердце слишком высоко, а она просто женщина, которая просто тебя очень любит, потому что ты, просто её муж… Знаешь, иногда, мамочка думая, что я уже сплю, тихонько так тихонько, кончиками пальцев гладит меня и шепчет еле-еле слышно: "Ангел, ты мой, Ангел!". Папочка, если она меня так любит, то как она может не любить тебя?…
––