Проект «Белый Слон»

–Нет-нет. У меня всё равно дежурство только в понедельник, чё просто дома сидеть? И так все там толкутся, и я ещё, – горячим шёпотом запротестовал "бравый капитан".

–А кто все то?

–Так: тёща, с тестем же, им одним дома страшно видите ли, четыре девки, и я! Хорошо ещё Андрюха работает, а то они и его бы притащили, слушать как они причитают и голосят. А здесь хорошо, –  широко улыбаясь повертел головой вокруг, – так хорошо!, я даже и не думал, что так может быть. И чё я, дурак, раньше в церковь не ходил? Не понимаю…

–Алёша, а чего мне бояться? – недоумённо пожал плечами отец Николай, – ну оштрафуют, ну и что? Что первый раз что ли? Ну закроют, опечатают, тогда подчинимся. Но только, когда это будет от властей, а не добровольно. Я правда, всем своим предложил, чтобы они дома побыли, а сам хотел, пока эта непонятность, службы вдвоём с Петькой, – посмотрел на стоящего рядом, держащего елей и кисточку, засмущавшегося как девочка, пятнадцатилетнего сына, – а они ни в какую, – посмотрел на битком набитый алтарь, – все припёрлись, кому надо и кому не надо. Хотя конечно, позавчера, когда объявили всё это, я ссыканул сначала…, а потом, сижу у себя, смотрю на дядю Ваню(написанный, уже после кончины, портрет масляными красками) и вдруг, мне показалось, что он грозит мне оттуда кулаком: "ты чего это удумал, Колька?! А работать кто будет, всё я что ли?!" Ну и… Ладно, пойду, пора мне. Даже не представляешь, дядь Лёш, как я рад тебя видеть! – повернувшись в сторону алтаря, продолжив за умолкшим и терпеливо ожидающим псаломщиком, – ЯКО ТВОЕ ЕСТЬ ЦАРСТВО, И СИЛА, И СЛАВА, И НЫНЕ, И ПРИСНО, И ВО ВЕКИ ВЕКОВ! – размашистым, армейским шагом удалился продолжать службу…

––

"Обычно, здесь на Благовещенье поболее народу было," – сожалеюще вздохнул Алексей Петрович, оглядев немногочисленную паству. Посмотрев на засунувшего ухо под накинутую на исповедника епитрахиль отца Николая, сосредоточенно упёрся взглядом в пол.

–А ты как?! – задохнулся от удивлённого восторга Алексей Петрович почувствовав вплетающиеся в левую руку пальчики жены.

–Маму попросила с Олечкой посидеть, а сюда папа привез, – ответила, как кошка трущаяся об его плечо головой, Жанна.

Алексей Петрович покосился вправо. Точно: тесть стоял на своём "излюбленном" месте, чуть ли не лбом упершись у икону Николая Чудотворца; пристально вглядываясь в него; неслышно шепча, еле видно двигающимися губами, "вопросы"; замолкая прислушиваясь к "ответам" и согласно "кивая" поклонами.

–А как они? Им же нельзя, карантин, а они старики…

–Алёшка, ты у меня непроходимый дурак, честное слово, – тихонько рассмеялась Жанна, над два года более молодым, чем её родители мужем.

–А, ну да. Чё ты ржёшь, я просто забыл. Ты что-то мне сказать хочешь? – улыбаясь посмотрел на, чуть отстранившуюся от него, решительно вытянувшуюся "по стойке смирно" Жанну, – говори, не тяни, а то время то идёт.

–Алёша, я беременная…

У стремительно падающего в чёрную бездну Алексея Петровича, хлопнув, раскрылся за спиной парашют, ну, или, выросли крылья.

–Я сначала, сама себе не поверила, нет, думаю, – хлюпала носиком плачущая девочка, – не может такого быть, никогда не может такого быть, я за прошлую неделю столько денег на "полоски" перетратила! Смотрю и не верю! И нормально провериться негде, всё закрыто, дурдом. Через Катюху(подстреленная прокурорша), кое-как договорилась, вчера всё точно и подтвердилось(так вот зачем, ты так категорично потребовала, чтобы я вчера, сразу после обеда, был дома), – посмотрев на "освободившегося", радостно улыбающегося ей, наконец-то дождавшегося её, батюшку, – ну всё пошла, моя очередь, – прижав крестообразно сложенные руки к груди и склонившись перед мужем в поясном поклоне, прошептала, – простите меня!

–Бог простит, – уверенно ответил Алексей Петрович…

Перемога("Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперёд, Стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе"):

–Алёша, Алёша, иди ты, побудь с ней, я не могу, – проснулся Алексей Петрович от плача рыдающей на его груди Жанны, – Господи!, лучше бы она кричала и корчилась как раньше, чем так – как сейчас! Она дрожит всем тельцем и молчит, зубки стиснет и молчит! А мне так страшно, Алёша! Так страшно! Я с ума сойду!

Проснувшийся Алексей Петрович выбрался из постели и торопливо просеменил в соседнюю комнату. Когда Алексей, с бешено колотящимся от тревоги сердцем, упал на постель рядом с дочерью приступ уже утих.

–Доброе утро, папочка, – проговорила обескровленными губами девочка, не отрываясь, пристально, разглядывая что-то на потолке. Поймав слабенькими ручками вытирающую, пот со лба и, усеянного редкими веснушками курносого личика, руку Алексея торопливо чмокнула её, – я так рада тебя видеть.

Сердце Алексея Петровича начала сжимать и разжимать "рука накачивающего тонометр врача":

–Доченька, почему ты сейчас молчишь? Зачем? Ты нас жалеешь? Не надо, прошу тебя, нам так ещё тяжелее, – взмолился Алексей Петрович, не отрывая взгляда от умирающей дочери.