Я наскоро пообедал и без обычных бабушкиных понуканий сел за уроки. Мне не терпелось поскорей освободиться, чтобы выйти во двор к друзьям, встревоженным моей судьбой, и открыть им тайну нашего слесаря-водопроводчика.
Но так уж бывает всегда, когда спешишь: не получаются самые простые вещи. Я тут же забуксовал на очень лёгкой задачке. Моё сознание никак не могло сосредоточиться на её решении. Мне мерещилась пятёрка мужчин, мчащихся на конях по дорогам Франции, четверо из них кутались в мушкетёрские плащи, на пятом красовался комбинезон слесаря-водопроводчика. Моё напряжённое ухо уловило лязг металла. Я не сразу сообразил, что это бабушка кому-то открыла дверь.
– Прямо замучилась с сыном, – послышался голос матери Феликса. – Никак не могу заставить решить простую задачку. Ёрзает за столом, вздыхает, грызёт авторучку и думает, наверно, бог знает о чём, но только не об уроках. Зашла к сестре, та жалуется на своего Яшу. У соседей тоже на Зою кричат. Павловна, а как ваш-то?
– Наш-то? Уже всё решил, – вторично солгала бабушка за этот день. – Сейчас пойдёт гулять.
– Вам хорошо, а мы со своими не знаем, что делать. Может, это эпидемия? Как вы считаете, Павловна?
– Эпидемия, – ответила бабушка, даже не задумываясь.
– Господи, – испугалась мать Феликса. – Пойду вызывать врача.
– Зачем врача? Врач тут не нужен. Справишься сама, – сказала бабушка, видимо не моргнув даже глазом.
Я не узнавал её. Куда только делась её степенность, которую она старалась привить и мне. Сегодня бабушка вела себя словно самая легкомысленная девчонка.
– И что нужно делать? Таблетки? Компресс? – спросила мать Феликса.
– Ни в коем случае. Тут необходимо другое средство: лю-бо-пы-то-терапия, – сказала бабушка по слогам, и я понял, что она только что сама сочинила это слово.
– Лю-бо-пы-то-терапия? – повторила мать Феликса. – Что же это такое?
– Курс лечения очень прост и доступен в домашних условиях, – браво сказала бабушка. – Отпустите сына во двор, и через двадцать минут ваш ребёнок вновь станет нормальным.
– А как же уроки? – растерялась гостья.
– Выучит перед сном. Если ваш Феликс ляжет сегодня попозже, с ним ничего не случится. Так вот, зайдите к сестре и Зоиной маме и передайте то же самое. Скажите, это прописала я!
Мать Феликса, наверное, только пожала плечами. Я слышал, как она безмолвно закрыла за собой дверь. А бабушка вошла в комнату, напевая под нос что-то лихое о гусарах-усачах.
– Хватит томиться, марш во двор! – приказала бабушка и молодцевато промаршировала в смежную комнату, размахивая руками на солдатский манер.
Но я был самолюбив и не мог ей позволить считать, будто бы только и жду, как бы отступить перед трудностями. И потому остался на месте.
Минут через десять бабушка вышла из комнаты и изумилась, увидев меня за тетрадкой.
– Ты ещё здесь, негодник?! – вскричала она. – А ну сейчас же во двор! Бессовестный, там ждут тебя товарищи! Ты один им можешь помочь!
Я взял тетрадь Базиля Тихоновича и вышел, усиленно скрывая радость и делая вид, будто подчиняюсь насилию, но едва за мной захлопнулась дверь, как ступеньки лестницы замелькали под моими ногами. Братья и Зоя уже сидели на старых брёвнах, когда-то сваленных в углу двора.
Брёвна давно почернели от времени, на трещинах проросла трава. По словам бабушки, эти брёвна привезли и сложили в углу двора ещё в те далёкие времена, когда она была девочкой. И будто бы она в детстве частенько сиживала на них, обсуждая дела со своими подругами. Потом на брёвнах сидел мой отец – сын бабушки. Однажды она выбрала время, когда во дворе было пусто, взобралась на штабель и показала мне слово «Аня», вырезанное на бревне. Аней звали мою маму. А теперь на этих брёвнах заседало наше поколение.
Феликс и Яша сумрачно смотрели в землю, а Зоя с отвращением разглядывала свой бутерброд, будто проснулась от долгого сна и обнаружила в руках какую-то гадость.
Я перешёл на бесшумный разведочный шаг, но чуткий Яша посмотрел в мою сторону и тут же подал сигнал – наступил братцу на ногу, а затем так двинул локтем Зою в бок, что та уронила свой бесценный бутерброд на землю.
Вся троица уставилась на меня. Лица ребят засияли от радости: ещё бы, после таких испытаний их друг всё ещё был живым и невредимым, – а затем эту радость сменила обида. Именно потому, что они беспокоились обо мне, а я в это время жил как ни в чём не бывало. Я понял, что ребята правы, и мне стало стыдно за своё цветущее здоровье.
И мои друзья совершенно законно сделали вид, будто им хорошо. Они прикинулись, будто не замечают меня, и начали изображать оживлённую беседу, перебивая друг друга и неся сплошную околесицу. Ребята завели спор насчёт домашних цветов, когда их можно поливать и когда вредно, и спорили так горячо, что я на миг поверил в то, что они могут прожить без меня, и мне стало не по себе.
– Ребята, не надо. Я ведь не виноват, – сказал я, останавливаясь перед ними. – Это он сам разрешил открыть свою тайну! Я не просил. Ну только немножечко!
– Можешь не стараться, мы всё равно столько из-за тебя пережили, что назад не вернёшь, – мстительно ответила Зоя.