Продавец приключений

Но ясной погоде и на этот раз не удалось застать нас врасплох. На буксире уже всё было готово для отдыха. В кают-компании шумел растопленный самовар, на накрытом для чая столе вазы с конфетами и вареньем. И когда команда уселась за стол, Толик рассказал свою историю.

Глава пятая, рассказанная Толиком Слоновым, в которой он нехотя открывает тайну своего загадочного поведения

На второй день каникул мама сказала:

– Сынок, сходи, пожалуйста, в магазин. Купи хлеба.

«Вот они, однообразные будни нашего детства. Уроки, общественные поручения, помощь родителям по дому», – подумал я уныло, а вслух ответил небрежно:

– Как хочешь, сходить я, конечно, могу, но при этом у меня останется масса непрочитанных книг по школьной программе.

– Ну тогда, конечно, садись и читай, – забеспокоилась мама.

Я понял, что прогадал. По дороге за хлебом можно было развлечься, постукать футбольный мяч или просто поболтать с ребятами. Словом, даже ребёнок из младшей группы детского сада и тот бы сообразил, что лучше сходить в магазин, чем изнывать над какой-нибудь книгой.

– Впрочем, я всё перепутал, это я завтра не читал, – сказал я, будто бы спохватившись, и даже хлопнул себя по лбу – вот, мол, какой я заучившийся ребёнок. – В общем, у меня есть свободное время. Распоряжайся мной как хочешь, – сказал я самоотверженно.

– Вот и хорошо! – обрадовалась мама. – Значит, купишь батон и… – Тут она тоже хлопнула себя по лбу: – Ах, я тоже забыла! Соседи ждут очень важного звонка из Антарктиды, просили, чтобы ты посидел у них дома, всего часок. А я уж сама за хлебом схожу. И знаешь, так даже будет надёжней. Не то ты опять вместо хлеба накупишь конфет.

Я понял, что всё-таки попался. Но делать было нечего. Я стиснул зубы и поплёлся к соседям.

А рядом с нами жил известный учёный, крупнейший специалист сразу по всем языкам. Только сейчас его не было дома, а дверь мне открыла его жена.

– Вот тебе коробка конфет. Садись в гостиной возле телефона, ешь конфеты и жди звонка. А я вернусь через час, – сказала она и ушла.

Я повалился в широкое старое кресло и начал скучать, поедая конфеты. Почему-то все взрослые и дети считают, будто для меня нет ничего дороже конфет. Какое заблуждение! На самом деле я ем их в большом количестве ради того, чтобы хоть как-то разнообразить свою бесцветную жизнь.

Я съел три конфеты, затем сразу две… И вдруг моё левое ухо уловило звук, странный для безлюдных комнат. Он донёсся откуда-то из глубин обширной профессорской квартиры. Кто-то неумело, делая длинные паузы, стучал по клавишам пишущей машинки.

«Привидение! – подумал я. – Наконец-то на склоне моих двенадцати лет я дождался настоящего приключения!»

Я встал на цыпочки, вышел в коридор и осторожно заглянул в профессорский кабинет, где, как мне помнилось, стояла машинка. Заглянул и чуть не заплакал от досады.

В старинном кожаном кресле, стоявшем перед профессорским письменным столом, сидел белый с шоколадным оттенком спаниель Аркадий и осторожно, точно пробуя, горячо или холодно, бил передней лапой по клавишам дорогой заграничной машинки. Ударит по клавишам и тут же отдёрнет лапу.

– Ты что делаешь? – крикнул я, негодуя.

– Что ты сказал? – спросил пёс нашим, человечьим голосом и, чтобы лучше слышать, приподнял длинное шелковистое ухо.

– Что ты делаешь, говорю? – повторил я ещё грозней.

– Диссертацию печатаю. Свою, естественно, – спокойно ответил спаниель, не глядя на меня и не прекращая своего занятия. – Тема: «Кот в мировой литературе». Золотая жила для глубокого исследования. Удивляюсь, как учёные до сих пор не заметили? А ведь, кажется, на поверхности лежит, а? Вспомните: Кот в сапогах, кот Чеширский, кот Бегемот, кот Котофей, Пуша Шуткин. Какое созвездие имён! Я уж не называю кота Базилио. Да что там, разве перечислишь все блестящие клички? О собаках тоже пишут, не спорю. Но собаки все на одно лицо – друг человека, и только! А у котов такое разнообразие характеров, лапки оближешь! Что ни кот, то характер: один – благороден. Другой – хитёр. Третий – разбойник с большой дороги. Четвёртый – гуманист… Да что там говорить! Вы согласны со мной?

– Не согласен, – твёрдо ответил я, – хотя бы уж потому, что животные не говорят на человечьем языке.