Примитивное окружение, в котором когда-то возникло слово «дух», существует и поныне, на психическом, разумеется, уровне чуть ниже сознания. Но современный спиритизм показывает, что требуется крайне незначительное усилие для того, чтобы этот осколок первобытной ментальности снова оказался на поверхности. Если этимологическая цепочка верна (что само по себе вполне вероятно), то «дух» в этом смысле есть образ персонифицированного аффекта. К примеру, если некто позволяет себе увлечься неосмотрительными высказываниями, мы говорим, что он не следит за своей речью, явно подразумевая, что его речь как бы обрела самостоятельность, вырвалась и сбежала от него. С психологической точки зрения мы бы сказали, что любой аффект склонен становиться автономным комплексом, отрываться от иерархии сознания и, когда это возможно, увлекать за собой эго. Поэтому неудивительно, что первобытный разум усматривает во всем этом происки чуждых незримых существ – духов. Получается, что дух есть образ автономного аффекта, вот почему в Античности уместно называли духов
Обратимся теперь к другим контекстам употребления понятия «дух». Фраза «Он ведет себя в духе своего покойного отца» все еще обладает двойным значением, поскольку здесь слово «дух» в равной степени отсылает и к призраку умершего, и к образцу поведения. Другие обороты речи – «привнести новый дух», «веет новым духом» и пр. – обозначают обновление ментальной установки. Притом в основе все равно лежит представление об одержимости духом, который, например, может стать
Тут мы имеем дело уже не с персонификацией аффектов, а с визуализацией общего образа мыслей или, выражаясь психологически, общей установки. Дурная установка, представляемая злым духом, выполняет для наивного ума практически ту же самую психологическую функцию, что и персонифицированный аффект. Многих это утверждение может удивить, поскольку под «установкой» обычно понимается отношение к чему-либо, коротко говоря, деятельность эго, причем целенаправленная. Впрочем, установка или образ мыслей далеко не всегда порождаются волением; куда чаще они обязаны своеобразием ментальному воздействию, то есть образцам и влиянию окружающей их среды. Как известно, находятся люди, дурная установка которых словно отравляет атмосферу, их дурной пример заразителен, своей нетерпимостью они раздражают других. В школе единственный озорник способен испортить настрой целому классу, а веселый и безобидный нрав (дух) ребенка в иной ситуации может рассеять мрак семейной обстановки, что, разумеется, возможно, лишь когда индивидуальные установки улучшаются благодаря положительному примеру. Вдобавок установка может возникать даже вопреки сознательной воле – как говорится, «дурная компания портит добрый нрав». Наиболее отчетливо это заметно в массовых внушениях.
Значит, установка или наклонности могут навязываться сознанию извне или изнутри, подобно аффектам, и потому они могут выражаться посредством тех же самых речевых оборотов. На первый взгляд установка выглядит сложнее аффекта по своему «устройству». Но при более тщательном рассмотрении мы обнаруживаем, что это не так, поскольку большинство установок, осознанно или неосознанно, опирается на некую максиму, зачастую приобретающую форму пословицы. В некоторых случаях стоящие за установками максимы выявляются легко, и не составляет труда понять, откуда они взялись. Нередко установка даже выражается единственным словом, которое, как правило, обозначает некий идеал. Довольно часто квинтэссенцией установки выступает не максима и не идеал, а личность, почитаемая и побуждающая себе подражать.
Воспитатели используют в своей работе эти психологические факты и стараются прививать полезные установки при помощи максим и идеалов; отдельные установки и вправду превращаются в руководящие принципы на всю жизнь человека. Они овладевают людьми, подобно духам. На более примитивной ступени восприятия они видятся хозяевами, пастырями,