Современная нейрокибернетика налагает своеобразное «вето» на использование категории «сознания». Разрабатываемая ею теория мозговых механизмов не апеллирует к этому понятию. Создается поэтому впечатление, что многое из установленного нейрокибернетикой в отношении принципов организации и закономерностей мозговой активности относится скорее к теории неосознаваемых форм высшей нервной деятельности, чем к теории сознания. А. Н. Колмогоровым это обстоятельство было с обычной для него глубиной выразительно подчеркнуто [41]. Отметив, что в области моделирования высшей нервной деятельности человека нейрокибернетика освоила только механизмы условных рефлексов в их простейшей форме и механизмы формального логического мышления, он обращает внимание на то, что в развитом сознании человека аппарат формального мышления отнюдь не играет ведущей роли. Это скорее, как он выражается, «вспомогательное вычислительное устройство», которое активируется по мере надобности. Сходным образом условные рефлексы в их элементарной форме (т. е. без того глубокого преобразования рефлекторной деятельности, которое обусловливается подключением к этой деятельности активности второй сигнальной системы) также мало дают для понимания высших форм психической активности. Отсюда, заключает А. Н. Колмогоров, следует, что (разрядка наша. [41, стр. 7].
Основываясь на таком общем представлении и говоря далее о принципиальной осуществимости моделирующих машин особого типа (вычислительных машин так называемого параллельного действия, которые избегают замедления темпов работы в
Преимущества, несколько неожиданно создавшиеся таким образом для теории неосознаваемых форм высшей нервной деятельности, должны быть последней, конечно, в полной мере использованы. В противоположность этому развитие кибернетических концепций поставило перед теорией сознания серьезные и не легко разрешимые задачи.
Поскольку представление о сознании как о факторе, активно влияющем на приспособительное поведение, непосредственно и специфически участвующем в организации и регулировании целенаправленного акта, нейрокибернетическими трактовками исключается, мы оказались перед лицом ситуации, допускающей две возможности дальнейшего развития мысли. Либо мы соглашаемся с этими трактовками и тогда сознание действительно должно рассматриваться теорией функциональной организации мозга лишь как эпифеноменалистическая категория. Либо же, полностью признавая неоценимый вклад, которым теория работы мозга обязана современному нейрокибернетическому направлению, мы должны тем не менее обратить внимание на то, что создавая общую картину организации мозговой деятельности, некоторые даже из выдающихся представителей современного нейрокибернетического направления недостаточно, по-видимому, ясно представляют себе причины дифференцированности многими десятилетиями создавшихся психологических категорий, недостаточно учитывают подлинный смысл этих категорий и потому парадоксально упускают из вида определенные, в высшей степени важные и специфические даже в собственно кибернетическом смысле) стороны мозговой деятельности[5].
Эта альтернатива отчетливо выступила в литературе последних лет, посвященной анализу кибернетического подхода. Она создала даже своеобразную традицию заканчивать анализ проблем типа «мозг и машина» и «машина и мышление» рассмотрением вопроса «машина и сознание». Этой традиции отдали дань Cossa [187], Latil [191], сам основоположник кибернетического направления Wiener [58] и многие другие.
Как же следует все-таки отнестить к этому характерному и настойчиво звучащему в современной нейрокибернетиче- ской литературе пониманию проблемы сознания? Этот вопрос важен для нас хотя бы потому, что эллиминируя понятие сознания, мы тем самым, очевидно, снимаем всю исключительно сложную и бесконечно обсуждавшуюся проблему взаимоотношений сознания и «бессознательного». Допустим ли и целесообразен ли такой решительный прием?