Мы хотели бы показать, что все это движение мысли долгое время не имело характера подлинного развития идей. Оно сводилось скорее к формулировке некоторых основных вопросов, постановка которых по разным поводам изменялась. Только в конце XIX века в нем проявляется тенденция к использованию экспериментальных методов и клинического наблюдения.
Представление об активности, которая одновременно является и психической, и неосознаваемой, долгое время оставалось совершенно чуждым европейской философии. Еще Descartes и Locke утверждалась прямо противоположная точка зрения, более приемлемая для обычного понимания— понимания с позиции «здравого смысла»: «...иметь представления и что-то осознавать, это одно и то же» (Locke. Опыт человеческого разума, II, гл. 1, §9). «О протяженном теле без частей можно думать в такой же степени, как о мышлении без сознания. Вы можете с таким же успехом, если того требует ваша гипотеза, сказать: человек всегда голоден, но не всегда имеет чувство голода» (там же, §19). Эти высказывания отчетливо свидетельствуют о приверженности их автора к этому обычному пониманию. Hartmann, напоминая их, указывает, что Locke был, по-видимому, одним из первых, кто философски сформулировал эту точку зрения и тем самым открыл возможность дискуссии.
Противоположная позиция связана с именем Leibnitz. Допуская в своей «Монадологии» возможность неосознаваемого мышления, он придал проблеме «бессознательного» резко выраженное идеалистическое звучание, поскольку для него «бессознательное» превратилось в основной вид связи между «микрокосмом» и «макрокосмом», в механизм, который обеспечивал разработанный им телеологический принцип «предустановленной гармонии монад». С другой же стороны, как метко замечает Hartman, Leibnitz всю свою психологическую теорию неосознаваемых «малых восприятий» построил по аналогии с гениально им же развитым представлением о бесконечно малых величинах, явившимся в дальнейшем основой одного из важнейших отделов современной высшей математики. Разрабатывая теорию «малых восприятий», — переживаний столь малой интенсивности, что они ускользают от сознания,—Leibnitz впервые по существу пытался утвердить в западноевропейской философии идею реальности неосознаваемых психических процессов. Он ссылался при этом на смутные ощущения, возникающие во время сна, и т.п.
У Kant эта идея выступает уже в гораздо более отчетливой форме. В «Антропологии» (§5, представлениях, которыми мы располагаем, не осознавая их») Kant возвращается к ней неоднократно: «Иметь представления и их не осознавать, представляется противоречивым, ибо как мы можем узнать, что мы имеем подобные представления, если они нами не осознаются. Мы можем, однако, опосредованным образом убедиться в том, что у нас есть определенное представление, даже если последнее нами, как таковое, не осознается». Или: «...Область восприятий и ощущений, которые нами не осознаются, хотя мы, несомненно, ими располагаем, или иначе говоря, область темных представлений («dunkler Vorstellungen») бесконечно велика» (там же).
В более позднем периоде идея «бессознательного» входит как важный элемент во многие федеистские и идеалистические системы, созданные Fishte, Hamann, Herder, Jacobi и др. Особенно значительную роль она играет у Schelling. В этой фазе представление о «бессознательном», понимаемом как одно из проявлений психики человека, которое можно было проследить хотя бы в противоречивом виде у Leibnitz и Kant, постепенно отодвигается на задний план. Ему на смену все более отчетливо выступают толкования, превращающие «бессознательное» в своеобразную иррациональную основу бытия. Такой эволюции способствовал во многом объективный идеализм Hegel. Последний неоднократно подчеркивал (в «Философии истории» и в других работах) свою близость в отношении всей этой проблемы ко взглядам Schelling. Очень близким к представлениям этого типа оказывается и принцип «неосознаваемой воли», который положил в основу своей системы Schopenhauer, и целый ряд других идей, сформировавшихся в рамках западно-европейской идеалистической философии XIX века.