На очень сходной позиции стоят и многие другие из ведущих теоретиков нейрокибернетики. По мнению, например, А. Н. Колмогорова, обосновывающего чисто «функциональное» определение мышления, свободное от каких-либо ограничений в отношении природы физико-химических процессов, лежащих в основе мыслительного акта, «достаточно полная модель мыслящего существа по справедливости должна называться мыслящим существом» [41, стр. 4]. А. Н. Колмогоров не уточняет, входит ли в понятие «достаточно полная модель» качество сознания, но весь предшествующий ход его мысли не оставляет сомнений, что наличие этого качества отнюдь не является, по его мнению, обязательным для того, чтобы модель была «полной».
Еще более четко ставят вопрос McCarthy и Shannon [106]. Указывая, что проблема определения «мышления» вызвала острую дискуссию, они напоминают известный критерий Turing (по которому машина считается способной мыслить, если она может отвечать на вопросы так хорошо, что задающий вопрос долгое время не будет подозревать, что перед ним машина). По мнению авторов, это определение имеет то преимущество, что является чисто «операциональным» (бихэвиористским) и
Подобные примеры, показывающие, что категория «сознания» как рабочее понятие чужда современной нейрокибернетике, логически не связуема с абстракциями, которые это направление ввело в употребление, и, следовательно, не находит законного места в рамках общей картины работы мозга, создаваемой нейрокибернетикой, можно было бы легко продолжить.
В итоге мы оказываемся перед лицом очень своеобразного и крутого поворота в развитии идей. На протяжении десятилетий шел спор о реальности неосознаваемых форм психической активности и находилось немало психологов, физиологов и клиницистов, которые следуя за Brentano, Ribot, Munsterberg и некоторыми другими крупными исследователями рубежа XIX и XX веков, были склонны занять в этом споре строго негативную позицию. Сейчас же мы являемся свидетелями разработки концепций мозговой деятельности, через которые красной нитью проходит представление о реальности и доминировании в поведении: механизмов, способных обеспечить адаптивное поведение и при отсутствии осознания нервных процессов, лежащих в основе последнего. Таким образом, если раньше права на вход в науку добивалось «бессознательное», то сейчас, как это ни парадоксально, в аналогичном нелегком положении оказывается категория сознания, поскольку именно в отношении ее возникают сомнения: отражает ли она реальный, регулирующий фактор нервной активности или всего лишь функционально бесплодную тень, эпифеномен мозговой деятельности, которую при серьезном анализе механизмов последней можно вообще в расчет не принимать. Такое положение вещей заставляет обратить внимание на следующее.