В настоящее время после долгих споров о значении, которое идеи кибернетики имеют и будут иметь для учения о мозге, достаточно ясным стало следующее. Возникновение кибернетики оказалось, безусловно, не только оформлением новой области знания, посвященной специальным вопросам теории управления механизмами и теории коммуникации. Оно не исчерпывается и утверждением особого математизированного стиля анализа, особых методических приемов рассмотрения технических, физиологических, психологических и социально-экономических проблем. В интересующем нас аспекте важен прежде всего тот факт, что создание кибернетики повлекло за собой исключительно глубокий и чреватый многими последствиями пересмотр представлений об основных принципах функциональной организации любых форм целенаправленной деятельности безотносительно к тому идет ли речь о наиболее элементарных или наиболее сложных из этих форм, об активности, имеющей физиологическое или психологическое выражение. Совершенно очевидно, что если, обсуждая проблему неосознаваемых форм высшей нервной деятельности, мы не учтем последствий этого глубокого пересмотра, то рискуем остаться в рамках устаревающих трактовок и должны быть готовы ко всем осложнениям, вытекающим из такой необоснованно консервативной позиции.
Сейчас мы не будем, однако, задерживаться на деталях всей этой эволюции научной мысли, — нам еще предстоит рассмотреть этот вопрос в дальнейшем. Только одно обстоятельство, имеющее для постановки проблемы «бессознательного» принципиальное значение, должно быть отмечено уже здесь. Мы говорим о весьма интересной для тех, кто имеет склонность анализировать логику развития научных представлений, имеющей оттенок парадоксальности и очень характерной для нейрокибернетического подхода тенденции к Очевидно, что для теории неосознаваемых форм высшей нервной деятельности эта несколько неожиданно проявившаяся тенденция также представляет, независимо от ее правильности или неправильности, непосредственный пнтерес. Для того чтобы понять ее логические корни и существо, надо вспомнить некоторые детали развития нейрофизиологических представлений, становящиеся постепенно уже достоянием истории.
Как известно, в Советском Союзе еще в конце 20-х и в начале 30-х годов проводились исследования моторики и локализации нервных функций человека, которыми руководил недавно скончавшийся известный советский физиолог Бернштейн. В настоящее время стало очевидным, что принципы, которые были положены в основу этих исследований [17], во многом предвосхитили общие представления, введенные в науку о мозге в более разработанной форме, несколько позже Wiener, von Neumann, Shannon McCulloch, Pribram, Ashby, а в нашей стране П. К. Анохиным, Д. Узнадзе, И. С. Бериташвили, А. Колмогоровым, И, М. Гельфандом и их многочисленными талантливыми последователями. Благодаря этому мощному течению мысли, преобразившему постепенно лицо не одной научной дисциплины, мы узнали, насколько упрощенным было старое представление о существовании однозначной зависимости между эффекторной реакцией и вызывающими эту реакцию нервными импульсами. Мы знаем теперь, что любое целенаправленное движение не вызывается какой-то заранее предусмотримой совокупностью возбуждений, а формируется в процессе своего непрерывного «корригирования» на основании информации, приносимой в центральную нервную систему в порядке обратной связи по афферентам. Приняв такое представление, мы были, однако, логически вынуждены сделать следующий шаг: допустить, что в мозгу существует и проявляет себя как физиологический фактор какая-то нейродинамически закодированная «модель» конечного результата реакции, предвосхищающая развертывание этой реакции во времени. Именно такое понимание вызвало появление в современной нейрофизиологии ряда своеобразных и одновременно глубоко родственных друг другу представлений, таких, как «опережающее возбуждение» и «акцептор действия» П. К. Анохина, «образ» И. С. Беритова, «Soll-Wert», Mittelschtedt и других германских авторов, «модель будущего» американских и английских исследователей (МасКау, George, Walter и
Совершенно очевидно, что без использования таких понятий никакие гипотезы о «рассогласовании» между двигательным эффектом, фактически достигаемым на периферии, и требуемым конечным результатом моторной реакции, никакие представления о «сличении» обоих этих моментов, о «корригировании» первого из них на основе второго осмыслены быть не могут.