Все это, конечно, подчеркивает важность, которую на настоящем этапе представляет адекватное истолкование проблемы «бессознательного» — вопроса, ставшего сегодня, более чем когда-либо, «междисциплинарным» и продолжающего вызывать в 60-х годах XX века, как это ни удивительно, научные и философские споры, не менее страстные, чем те, которые он возбуждал 100 лет назад. Касаясь этой темы, следует, однако, отчетливо понимать, что перед дальнейшей научной разработкой адекватного подхода к проблеме «бессознательного» на современном этапе возникают совершенно особые, специфические для этого этапа задачи.
За десятилетие, истекшее со времени специального Совещания по вопросам идеологической борьбы с фрейдизмом, состоявшегося при президиуме Академии медицинских наук СССР в 1958 г., в советской литературе появилось, как мы уже подчеркнули, немало обстоятельно написанных работ, которые содержат острую критику идеалистических концепций «бессознательного», широко распространенных в зарубежной науке, показывают ошибочность этих концепций и вред их практического применения. Солидная литература аналогичного направления, включающая некоторые талантливо написанные работы, сформировалась за последние годы и в зарубежных странах. Такое положение вещей делает очевидной необходимость перейти при обсуждении проблемы «бессознательного» к следующей фазе спора, т. е. к фазе, на которой акценты в наших высказываниях должны быть смещены от утверждений негативного характера, от доказательств неадекватности отвергаемых представлений в сторону позитивных построений, в сторону разъяснения того, что же Было бы несправедливым утверждать, что такие конструктивные элементы в уже существующей у нас критике идеалистических толкований идеи «бессознательного» совсем отсутствуют, но их удельный вес (особенно когда речь заходит о связи «бессознательного» с регулированием сложных форм приспособительного поведения и процессов вегетативного порядка, о взаимоотношении сознания и «бессознательного» и т. п.) пока, безусловно, недостаточен. Однако без развернутого изложения подобных положительных представлений добиться не формальной победы в споре, а подлинного убеждения оппонентов в правильности нашего подхода вряд ли вообще возможно[3].
Таков первый специфический для настоящего этапа момент, который следует иметь в виду для того, чтобы обсуждение проблемы «бессознательного» развивалось правильно и имело практически целесообразный характер. Второй же момент заключается в следующем.
Анализ любой проблемы и тем более анализ, стремящийся к утверждению позитивных формулировок, немыслим без опоры на совокупность данных, от которых он отталкивается, которые являются логически его отправной базой. Это общее положение относится, очевидно, к проблеме «бессознательного», как и к любой другой. Но в данном случае оно сразу же поднимает очень сложные теоретические вопросы.
На предыдущих этапах критики идеалистических концепций «бессознательного» подобной отправной базой являлась, помимо общих методологических принципов и основ марксистско-ленинской теории отражения, также вся совокупность представлений о законах работы мозга, которыми располагали психология и нейрофизиология. Достаточны ли, однако, эти представления, сыгравшие важнейшую роль при обосновании негативной критики в предыдущие годы, как основа для позитивных построений сегодня? Если мы вспомним, насколько стремительным было углубление знаний о принципах организации мозговой деятельности, об особенностях функциональной структуры нервных процессов, происшедшее за последние полтора-два десятилетия, то отрицательный ответ на поставленный выше вопрос не должен прозвучать неожиданно.
Действительно, вряд ли многие будут теперь возражать, что 50-е годы вошли в историю формирования учения о мозге как период решительной ломки целого ряда старых воззрений и обоснования новых методических подходов и трактовок, которые глубоко преобразили наше понимание законов работы центральной нервной системы и особенно законов, определяющих наиболее сложные формы целенаправленной нервной деятельности. Начавшееся с конца 40-х годов и имевшее большое значение для многих областей нейрофизиологии уточнение представлений о функциях ретикулярной формации мозгового ствола и зрительных бугров оказалось по существу только своеобразным «прологом». Подлинный пересмотр теории строения и динамики мозговых функций произошел несколько позже, будучи стимулирован в значительной степени проникновением в нейрофизиологию новых идей и новой аналитической техники, тесно связанных с возникновением кибернетики.