Призрачный театр

Некоторые задиры, с кровавыми ранами, спотыкались, пошатываясь, а отпетые неудачники бессильно валились у ее ног. Гвалт стоял неимоверный: пронзительные вопли, порожденные то ли болью, то ли триумфом. Они умирали в грязи, в моче и отбросах, а над ними неизменно висело огромное, пустое небо. Схватки вокруг нее продолжались, испуганные женщины прятались под навесами лавок, в страхе обернув подолы юбок вокруг ног.

Охваченная отчаянной яростью, она протолкалась через зевак обратно к главному входу на арену. Стража с тревогой смотрела на ее порванную одежду, испещренную каплями крови. Она гордо выпрямилась.

– Все бойцовские петухи вырвались на свободу и дерутся там за углом. Ведь пропадают сотни фунтов. Они ж там, дико буйствуя, точно перебьют друг друга задаром.

Как только из-за угла донеслись отзвуки шагов охранников, Шэй задвинула засов, заперев главные двери. Затем, используя засов в качестве опоры, забралась на архитрав[12]. Опоясывающие второй этаж окна закрыли от солнца. Завернув за ближайший угол, она открыла ставни. Внизу на арене как раз закончился бой, люди обменивались деньгами, похлопывая друг дружку по спинам. Кто-то швырнул в мешок то, что осталось от проигравшей птицы.

Она оказалась на высоте футов в пятнадцать и отлично видела всю арену.

– Бойцовские петухи! – крикнула она. Никакого ответа. Ее лицо вспыхнуло от гнева. «Сценический голос», – напомнила она себе.

– Бойцовские петухи! – на сей раз к ней повернулось множество лиц, и она подавила желание скрыться от глаз.

Она заставила себя встретиться взглядом с Гилмором. Узнает ли он ее теперь?

– Значит, всех вас, важных особ, радуют смертельные схватки?

Стало на удивление тихо. Около сотни глаз взирали на нее, в основном явно ожидая нового развлечения. Она достала из сумки одну из дымовых шашек Алюэтты, помахала ею под взглядами мужчин, а затем от настенного факела подожгла фитиль. Он зашипел и воспламенился. Все настороженно прислушивались.

– Все двери заперты. Единственный выход – загрузочный люк в петушином загоне.

Головы развернулись к заднему сектору зала. Она услышала, как кто-то внизу попытался открыть главные двери.

– Через пять минут это заведение сгорит дотла. Выживут только сильные.

Она швырнула шашку к входным дверям. Ей хотелось загнать всех в тот тесный загон, заставить их вылезать через низкие задние дверцы и посмотреть, как им это понравится. Снаряд, описав в воздухе черную дугу, подпрыгнул, взорвался и выпустил дымные облака. После момента непонимания раздался разъяренный – почти сексуальный – стон, и ошалевшие мужчины бросились к загону.

– Улепетывайте, цыплятки, улепетывайте. – Следующая шашка упала на арену и завертелась, поначалу не произведя особого впечатления, но потом выплюнула черный дым, и он рассеялся повсюду, оседая серой пылью. Теперь она едва видела фигуры мужчин, но зато отлично слышала их. Кашель, крики, лязг клинков и треск дерева. Запалив еще одну шашку, она, ловко цепляясь за выступы, обошла по карнизу здание и глянула вниз на выход из петушиного загона. Господа выползали через сломанную дверь, окровавленные и покрытые сажей, и вся эта задняя стена начала сотрясаться. Изнутри донесся приглушенный крик, сменившийся еще несколькими уже истошными воплями. Потом послышался зловещий, тоскливый скрежет, и вся задняя стенка с грохотом и треском рухнула в странном замедленном обвале. Люди падали, задыхаясь от кашля, но сзади на них напирала уже следующая волна бегущих. Все обнажили шпаги, многие сильно хромали. Шэй швырнула в толпу последнюю шашку, развернулась на каблуках и быстро убежала по крышам. Солнце и слезы слепили глаза, а когда она закрывала их, из памяти всплывали жуткие фрагменты петушиных боев. Покрасневшие от крови перья и металлический кровавый привкус.

Она вернулась незадолго до начала представления и обнаружила, что в театре царит переполох. Трасселл расхаживал у входа, так поглощенный собственными заботами, что даже не заметил ее встрепанного вида. Лицо его покрывал спешно нанесенный грим, а слишком большая золотая туника болталась на нем как на вешалке.

– Ты видела Бесподобного? – взволнованно спросил он, схватив ее за плечи. – Где он, черт возьми? Я же никогда раньше не играл Клеопатру, – отпустив ее, он продолжил топтаться у двери, бормоча текст роли.

– Разве его еще нет? – Шэй оглянулась. – Он ушел из Саутуарка раньше меня.

Он, может, и не так быстр, как она, но прошло уже с полчаса – достаточно времени, чтобы добраться из Саутуарка до театра. В памяти вспыхнули тошнотворные воспоминания той уличной неразберихи: кровавой, дымной и яростной.

В театре прозвенел колокольчик, и Трасселл покачал головой.

– Нет, он не появлялся целый день. Ты можешь подождать его здесь? Я не нужен до третьей сцены. Алюэтта сможет суфлировать. – За ее спиной разлетелись голуби, испуганные шумом подъехавшей кареты. Рука Трасселла взлетела ко рту.

– Вот черт, еще и Эванс прикатил. Он вышвырнет нас обоих, если выступление провалится.