Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов

Тяжеломышленно (Очень даже!) ИМКА-вская обстановка, с вескими основаниями Н. (икона Ульянова мозолит глаза) подпитывает лучеиспускающий ОБраЗОвательный promenoir[155], преисполненный всякой всячиной и разнообразными Очень Даже духоподъемными экспонатами (модели бомбардировщиков, тракторов и проч.; вокруг сего скопления необычайно молчаливый народ, большеглазые невозмутимые неловкие зрители, запуганные как дети существа)… кругом таинственное чувство хорошего поведения, смиренности, будьте-осторожности. Не курить. Великодушно наша делегация удостаивается почетного места во 2-м ряду крестьянского схода извивающегося детьми (в частности, 1-м непринужденным, обаятельным и во всех отношениях примечательным товарищем 8 или 10 лет от роду), для которых, вероятно, и сочинили Галстук — там сплошные «юморески», буффонада, трюки (пример: книжную этажерку, заполненную старинными фолиантами и нелепыми безделушками, опрокидывают; после чего вся эта штуковина равномерно исчезает в магическим образом ставшую плоской стену), в кульминации — 1 сумасшедший Финал с всемирным катаклизмом (кто-то выбегает в проход и прочее и ну вы понимаете и Та-де-де-ааааа!) — в самом деле, около Н-ного времени с начала этого безумно затянутого балагурства начинаю подозревать, что все безвзрослые взрослые в России — дети…

<…>

— Мораль сей пролетарской басни, как пояснили (а) плут ангелу (б) ангел мне (в) Звено плуту, странным образом совпадает с моей собственной невежественной интерпретацией, а именно. Не вещи важны, товарищ, а то, как пользоваться вещами: так, даже галстук, этот символ буржуазного идиотизма, может оказаться не чем иным как пролетарским знаменем, развеваемым с верного фитильного замка Товарища Порядка[156], в то время как все Наши Парни (и Девушки ОЧЕНЬ ДАЖЕ) идут дальше, чтобы сделать целый мир 1-й большой семьей. Возможно — только возможно — представить себе Жизнь, намеренно возвышающую Самое-себя, с помощью возможного чувства-вины, равняющегося Ее собственной шнуровке, из неизбежно огромного бессознательного — в (сколь благополучно измеримую) крошечность «человечества» — в «научную» ультрафиолетовую иллюзию-будущего, в omne-vivum-e-vivo[157] простейшую «действительность», в искупительно инфантильное Королевство Лозунга — мягко говоря, не значит быть так уж далеко от правды Пролеткульта по (придите, все traumdeutung’и![158]) Галстуку.

<…>

Четверг 14

Дверь (в ответ на авроральный стук в себя) открылась (эх, он!) унылым прибранным неюношей: который выглядит на 100% лучше — в сравнении с ангелом меня; чудовищным в неприветливом нижнем белье, горько который жалуется, что вчера вечером он умер вновь пережив наш злачный спор («который, я настаиваю, надо продолжить когда наши животы будут удовлетворены»). Лучший звонит завтрак; ухмыляясь, хоть и на 5/4 голодающий, отказывается присоединиться. И вдруг — от бесп (л) ощадной площади — раздалась Кармен (эх, песенка!) после чего мы трое живо ползем на смотровую балку и, вот! пи-па-рад. Это известные буквы, Вергилий говорит Лучшему, маневрируя в честь Горького (которого я хотел бы встретить; но ментор мрачно сомневается по поводу этого приглашения Председателя Клуба Писателей — Горький, говорит благодетель, отрицательно будет везде, а не положительно где-то). Итак, «мы все готовы?»… и, махнув капиталистские сигары на что-то пролетарское (что-то что товарищ лучший подчеркнуто не рекомендует) я просто усаживаюсь на долгий зимний легкий сон —

Вопрос: Вся беда с тобой — то, что как многие люди которые воспитаны на религии, ты не выносишь представления о чем-либо отрицающем ее.

Ответ: Не выношу представления о чем отрицающем что?

Вопрос: О науке, отрицающей религию.

Ответ: Ясно: считается, что мы считаем, что новая религия, наука, отрицает религию, старую религию — tahk.

Вопрос (фыркает): Как ты можешь быть таким извращенным!

Ответ: Я? ?

Вопрос: Как будто религия и наука не прямые антиподы!

Ответ: Твоя правда, полковник: у монеты две стороны.

Вопрос: Господи. Ну вот опять, ты все путаешь —

Ответ: Все? ? Мы все старались платить одной стороной и оставлять другую для себя, не так ли?

Вопрос: Но, мой голубчик — не мог бы ты быть посерьезнее?

Ответ: Боюсь, я и так слишком серьезен, товарищ.

Вопрос: Да не сказал бы — ты чрезвычайно тривиален и ребячлив и к тому же с довольно дешевыми шутками.

Ответ: И я цитирую Эмерсона[159].

Вопрос: Эмерсона?

Ответ: «Я — крылья. Кто со мной — воспрянет к небесам»[160]

Вопрос: Кто это сказал?

Ответ: Брама, Конкордский мудрец[161]; который без всякого умысла отправился в Рим и нашел там —

Вопрос: Ах, да, конечно… но вернемся к нашим баранам. Ты не можешь осознать одно: религия заточает человеческую мысль, а наука делает людей свободными.

Ответ: Что я могу, кажется, осознать, это то, что я скорее был бы заточен в свободе, чем свободен в тюрьме-если это поможет.

Вопрос: Да ты просто не умеешь говорить серьезно!